Популярные события на LiveLib

Начнём с того, что это не первая книга Оливии, которую мы читаем на совместных чтениях, интриги и тайны затягивают с первой страницы.
Традиции бывают разные, а вот традиции в семье у Литы пугают.
Лита-молодая девушка, огненно-рыжие волосы, голубые глаза. В жизни не видела ничего, ни семьи, ни любимого, да и родственников нет. Профессию, как она считает, получила по генам родственников, дедушка был писателем, папа был писателем. Трагическая смерть родных заставляет задуматься, да и героине часто призраки напоминают о традициях, да и сама несколько раз была на краю у смерти.
А самое интересное, пишет любовные романы об отношениях, о которых не знает ничего.
Откуда в столь юной голове такое познания женских желаний. Кто девушке такие мысли в голову вливает.
И не понятно, почему героиня сама не задумывается об этом, почему все принимает как должное.
Дядюшка Арбен единственный человек, который остался у Литы, заменил и родственников, да и о прошлом не давал забыть.
Случайная встреча на улице с Валмиром, изменила Лите жизнь, если бы не его вмешательство, то и жизни бы не было.
Валмир сильный мужчина, бывший маг, потерявший силу, герой.
Но были моменты в книге, где приходилось ему бороться самому с собой, то-ли помощь и вера девушке, к которой он испытывает симпатию, то-ли долг перед короной.
Был момент, который оставил осадок но то, что он после многое переосмыслил, и даже винил себя, реабилитировало его в моих глазах.
Расследование стольких смертей девушек, которые каким-то чудным образом оказались связаны с Литой, и непосредственная помощь Лите остаться живой, все же привела героев к хеппи энду.
Запуталась в магах, не сразу поняла кто такие повелители, а кто осушающие. Но тут плюс совместных чтений, общими усилиями расшифровали.
Интересно сможет ли и дальше писать Лита свои книги, без помощи духов? Или вся творческая сущность её семьи зависит полностью от помощи вне.
То что героям пришлось прибегнуть к помощи тёмного мага, сперва смутило, но потом Ториан даже вызвал симпатию, надеюсь у него все будет хорошо,и кто-то утолит его голод.
Ну может чуть побольше описаний, ну люблю я природу,тут ничего не поделать.
Спасибо огромное Оливии за книгу, затянула в свои сети.

Отличная история о целях и желаниях. Экранизацию смотрела очень давно, но помню что там было всё пропитано романтикой и большая часть уделялось ей. Но в книги всё наоборот, здесь больше уделяется внимание тому как мы живет, что мы хотим от жизни. Что делать чтоб не унывать, ведь у других жизнь бывает намного сложнее и по сути некоторые не особо живут, а просто существуют. Любовной линии на мой взгляд здесь не много и это хорошо, ведь книга о другом. Парень Лу тот еще козёл, эгоист и неумеющий хранить секрет.

И этот уютный цикл меня не подводит. Сказочно всему повествованию подходит голос чтицы Татьяны Солонинкиной. Даже ускорять не надо.
За полгода детали сюжета первой книги подзабылись. Перечитать обе перед третьей будет особым удовольствием.
Автор продолжает знакомить нас с прошлым команды "Невесты ветра". Грустная традиция цикла: в финале с героями, с судьбой которых нас так долго знакомили, обязательно что-то случится. в первой книге был эпизод прошлого мастера корабела Эрдона, передача им умения таким разным ученикам. С мастером команда рассталась на острове жрецов Эльги. Прошлое крылана так жестоко ему не аукнулось.
Во второй книге мы узнаем о прошлом другого помощника капитана, человека Умберто. О шипящем слуге Звездочёта узнаем не всё. Активным участником будет и поддельный матрос Грейди.
Сюжет продолжит раскрывать особенности даров разных птичьих кланов. Только в Воронах я запуталась. Самый загадочный клан, но о нём будет третья книга.
Характер Феникса снова изменится. Прочность доверия команды проверится их самостоятельностью без капитанского надзора. Судьба покажет, что Кристобаль Крейн - не всевидящий, всё предусматривающий.. Некоторые удачи его авантюр достаются дорогой ценой. Всё меньше сходства с Марти Стью "обаяшкой" Питером Бладом. Блад мне и в подростковом прочтении морских приключений неосознанно не нравился, настораживал.
Перечитывать первую книгу буду и из-за узнанной существенной детали, вдруг она там была важна.
Целительница Эсме как-то побледнела на фоне остальной команды. В первой книге она казалась храбрее и независимее. Здесь же они схожи с Воробьём, юной компаньонкой принцессы. Обе в важные минуты смелы, а в остальное время застенчивы и безответны до немой покорной жертвенности. Эсме затерялась, и это грустно.
Радует, что любовная линия осталась суровой. У капитана на суровость и сдержанность есть веские причины. У его "соперника" есть поводы для подозрений в навеянности чувств.
Мир, куда 3000 лет назад переселились кланы птиц, - это мир десяти тысяч островов. А ещё подводный мир со своей цивилизацией. При желании сюжеты можно развернуть, не уступающие по масштабу миру Элдерлингов Робин Хобб. Мне уютно в обоих мирах.

Между ними секунду назад было жарко
А теперь между ними лежат снега Килиманджаро

Я читала «Снега Килиманджаро» еще в студенческие годы, наверное, стоит уточнить, что я являюсь большой поклонницей творчества группы Сплин, а потому не смогла обойти стороной произведение с таким названием. И тогда, после прочтения, словосочетание «Снега Килиманджаро» стало для меня синонимом упущенных возможностей и сожаления.

С тех пор мое знакомство с творчеством Эрнеста Хемингуэя не сильно продвинулась, разве что прочитала «Старик и море», которое, надо сказать, меня не сильно впечатлило. А вот «Снега Килиманджаро» оставались в памяти и по сей день, как нечто завораживающее и определенно стоящее внимания и повторного прочтения. Было интересно, совпадут ли мои нынешние впечатления с теми, что я получила ранее. Было немного боязно, а вдруг я разочаруюсь и смою из памяти нечто дорогое сердцу.

Рассказ повествует о писателе Гарри и его жене Хелен, которые застряли на сафари в Африке из-за поломки их автомобиля. Гарри тяжело ранен и чувствует приближение смерти, в то время как гангрена распространяется по его ноге.

Мне очень нравится прием, который использует Эрнест Хемингуэй, он же и является человеком, который ввел этот прием в литературу. Речь про «принцип айсберга», когда основная часть смысла скрыта под поверхностью текста, подобно тому, как большая часть айсберга находится под водой. Мне кажется, этот прием один из самых притягательных и манящих, так как позволяет самостоятельно интерпретировать прочитанное. Как мне кажется, иногда лучше не сказать, а только показать верхушки айсбергов, давая читателю повод самостоятельно погрузиться в глубины. Причем это сделано так красиво, так вкусно, такая многогранность радует мою душу, ведь часто этот прием так утяжеляет произведение, чувствуется, что глубины ему добавили искусственно, здесь же в этом чувствуется сама жизнь.

Мне нравится, как мастерски Хемингуэй работает с символами, не увидеть их просто невозможно, хоть они так естественно вписываются в сюжет рассказа. Когда я прочитала «Снега Килиманджаро» впервые я ещё не могла полностью оценить всю глубину и многослойность произведения, но его эмоциональная сила и яркие образы запали мне в сердце. Взрослые глаза увидели в нём ещё больше: контрасты между мечтами и реальностью, между жизнью, наполненной смыслом, любовью и приключениями, и пустотой неиспользованных возможностей, отчаяньем и бессилием.

«Снега Килиманджаро» – это не просто рассказ о смерти, это рассказ о жизни, о том, как важно использовать каждый день для того, чтобы оставить после себя что-то значимое. Это произведение – напоминание о том, что каждый момент ценен, и оно будет актуально всегда, вне зависимости от времени.

ПОЭЗИЯ

Человек со злым взглядом спросил:
«Что такое поэзия?»
Человек с чистым взглядом задумчиво
смотрел на него, не находя слов.

И в глазах его светилась поэзия.

[Роке Дальтон Гарсиа (1935 — 1975) — сальвадорский поэт, прозаик, драматург.]

Среди всего многообразия словесного художественного творчества одними из самых сложных для восприятия всегда были и остаются переводные стихи.

С одной стороны, очень многое зависит от адекватного перевода, предполагающего не просто сохранение исходных формы и содержания, но и равноценность воздействия на читателя авторских эмоций и переживаний, очень личного, субъективного взгляда творческой личности на мир. С другой стороны, — и это особенно справедливо в отношении гражданских стихов, составляющих большую часть данного литературно-исторического документа, — для понимания публичного самовыражения поэта необходимо постоянно держать в уме социокультурный контекст эпохи.

Напомню, что Сальвадор — самая маленькая по площади страна Центральной Америки, расположенная у берегов Тихого океана на исторических землях смешанной индейской культуры науа-майя, именуемой также культурой пипиль. В 1524 году в государство пипилей Кускатлан вторглись испанские конкистадоры под предводительством Педро де Альварадо, до этого участвовавшего в завоевании Мексики и Гватемалы и отличавшегося необыкновенной жестокостью. Однако первая экспедиция сподвижника Кортеса не увенчалась успехом, испанцы потеряли почти все свои войска и лошадей, а сам военачальник был ранен в левое бедро и остался инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Его дело продолжил младший брат — Гонсало де Альварадо, год спустя в католический праздник 6 августа заложивший будущую столицу — Сан-Сальвадор — на руинах покинутого индейцами Кускатлана. После третьей экспедиции 1528 года, на этот раз возглавляемой уже Диего де Альварадо (дядей Педро и Гонсало де Альварадо), великая торговая цивилизация пипилей, когда-то контролировавшая западную и центральную часть современного Сальвадора и от которой ведёт своё происхождение значительная часть современного населения страны, формально полностью подчинилась завоевателям. Предание гласит, что вождь индейских племён Атлакатль Старший прыгнул в вулкан, чтобы навсегда остаться непокоренной легендой.

Именно в историческое прошлое Центральной Америки и народную индейскую традицию уходит корнями творчество Хоакина Арагона (1863 — 1911) — автора эпической поэмы «Текум-Умам». Прославленный Текум (2-я пол. XV — 1-я четв. XVI в.) был одним из вождей племени киче, павшим в бою с войском Педро де Альварадо.

Кровь горячо ударила из раны,
тьма на глаза упала пеленой,
и пал Текум на землю бездыханный.
Дрожь прокатилась по степи волной,
когда погиб он, славой осиянный,
народ скорбел от вести роковой,
и горы никли главами в печали,
и скорбные их жалобы звучали.

Примечательно, что Хоакину Арагону интересен не столько сам овеянный легендами образ вождя, — во всяком случае, из самой поэмы ничего нельзя узнать о том, что герой, пронзённый в сердце, «пал на землю» не просто с высоты человеческого роста, а с самих небес, где, согласно известному преданию, летал, точно птица, приладив в рукам и ногам волшебные зелёные крылья, и откуда метал копьё во врага, — но глубинные причины, приводящие народы к поражению и закобалению.

От пыли дня померкнуло сиянье,
и возопил к киче хранитель-дух:
как трусы вы бежали с поля брани,
вас не испанец одолел — испуг…

Голосом пернатого змея Кукумаца (бога жизни в мифологии киче) Хоакин Арагон будто напоминает свои соотечественникам, что для победы нужны не чудо-крылья, а твёрдость характера и не скованный страхом дух свободолюбивой нации, способной объединиться перед лицом врага.

Следующие после Конкисты века, когда зародилась и развивалась национальная сальвадорская поэзия, лучшие образцы которой были включены в данный сборник, также прошли под знаком постоянной борьбы, войн и кровопролитий: сначала против испанской и английской короны, затем против Мексиканской империи и соседней Гватемалы; наконец, против диктатуры ультраконсерваторов, опиравшихся на католическую церковь, военных и крупных землевладельцев («кофетелерос») и, естественно, не заинтересованных в расширении гражданских прав и свобод, в особенности для местного индейского населения.

«Стонет, ввергнут в разор, / край, когда-то приветный, / голод к детям во вдовьи лачуги проник, / начинается мор, / молят девушки тщетно — / не услышит никто их о помощи крик, / и вздыхает старик / в безысходной печали: / в разных станах два сына его — оба пали». [Мигель Альварес Кастро (1789 (?) — 1856) — основоположник сальвадорской национальной поэзии, всесторонне образованный человек, видный общественный деятель и борец за свободу.]

И вновь звучат призывы к объединению — на этот раз в стихах Мануэля Дельгадо (переводы С. Гончаренко хочется цитировать бесконечно):

ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ
I
О, сколь прекрасна ты была в ту пору,
когда, вернув себе свои права,
предстала ты восторженному взору
планеты всей в минуту торжества;
когда клинок в твоей могучей длани
сразил Иберию на поле брани!
III
Тогда объединились все сыны
Америки Латинской в легионы
и все восстали, объединены
стремлением к свержению короны,
и уроженцы всей твоей земли
тебя своей Отчизной нарекли.
V
Как сто ручьев сливаются в поток,
который низвергается лавиной, —
так наш союз тогда осилить смог
врага, чей клюв сломали мы орлиный,
и на пути к свободе сто преград
смели мы, как могучий водопад.
VI
Так, раздробивши цепи униженья,
реванш мы взяли у самой судьбы:
рабам нельзя не выиграть сраженья,
сказав себе: «Мы больше не рабы!»
Так сообща восставшие народы
добыли стяг победы и свободы.
VII
А ныне что же? Посмотри вокруг:
на лоскуты разодранное знамя
уже не поднимается над нами,
и разорвался наш могучий круг,
и ополчился ныне брат на брата,
с которым шел в одном строю когда-то.
VIII
А нашей ссоре радуется враг.
Наш общий неприятель рад недаром:
рука не свалит недруга ударом,
раз пальцы в ней не стиснуты в кулак.
Пока мы меж собою сводим счеты,
не знает враг наш страха и заботы.
IX
Латинская Америка! Подряд
воюй сто лет — и все равно свободы
не обретешь, пока твои народы
тебя опять не воссоединят!
Доколе ты раздроблена, дотоле
обречена ты жить во тьме неволи.
Х
Но лишь сомкнутся вновь твои полки,
в которых молодежь и ветераны, —
и разлетятся, словно мотыльки,
заморские и местные тираны,
и вновь достойна будешь ты того,
чтоб мир твое восславил торжество.

[Мануэль Дельгадо (1853-1923)— представитель «концептуального» направления в сальвадорской литературе. Вместе с другими писателями и поэтами основал в 1901 году газету «Эль Либераль» — орган сальвадорской Либеральной партии.]

Одним из самых оригинальных и колоритных произведений сборника можно назвать оду «Шоколад» Игнасио Гомеса:

…Ты людям утешенье среди земных тревог.
Вкусней напитка, право, я отыскать не мог.
…
Ведь в пользу шоколада сравнение любое.
За шоколад индеец уступит все без боя!
Поджарен и размолот
Душистый плод какао, добавлена корица,
ваниль, орехи, солод, разостлана тряпица…
…
Вода клокочет пуще
на жарких углях в кухне. Как весело и ловко
в горячей, вязкой гуще орудует мутовка!
Нужна и в этом деле изрядная сноровка.
Теперь, должно быть, скоро!
Дрожит густая пена, пахучий пар поднялся
над чашкой из фарфора, из глины иль фаянса.
Гость выпил шоколада и за сигару взялся!
Да, шоколад встречали
всегдашним ликованьем, кто нищ и кто богат!
Он изгонял печали из хижин и палат.
И праведник, и грешник пивали шоколад!

[Игнасио Гомес (1813 — 1879) — поэт, публицист, преподаватель, дипломат, переводчик литературы с английского, французского, итальянского и немецкого.]

Но даже в этих шутливых музыкальных напевах — как только дело доходит до сравнения шоколада с чаем, женьшенем и особенно кофе — чувствуется выражение общественных настроений и чувств. Дело в том, что индейцы майя возделывали какао с незапамятных времён и именно благодаря этому продукту (а также индиго и хлопковым тканям отличного качества) культура пипиль и получила такое влияние в регионе.

Однако с тридцатых годов девятнадцатого века основой экономики Сальвадора становятся производство и экспорт кофе — все больше и больше индейских территорий отходит под кофейные плантации, в результате чего в руках всего 14 семей латифундистов-кофетелерос оказалось сосредоточено около 60 процентов всей земли, в то время как местное население лишилось крова и пропитания.

Сразу после «Шоколада» нельзя не вспомнить невероятной красоты ностальгическую поэму Рафаэля Кабреры «Сейба* в моём селенье» в прекрасном переводе Н. Ванханен (*сейба — гигантское тропическое дерево).

I
Большая сейба у родного дома,
увижу ли опять тебя под вечер,
когда мы свету говорим: «До завтра»,
а солнце откликается: «До встречи»?
…
Налево взглянешь - золото заката
на тонком шелке вышивает маки,
волнистая стена холмов далеких
виднеется в сгущающемся мраке.

Направо — усеченная вершина,
То Сан-Мигель на сини перламутра,
изгнанников задумчивый хранитель,
среди теней затерянный до утра.

А там, вдали, зубчатый Сан-Висенте
возносится, как повелитель грозный,
смеясь над человеческим тщеславьем,
купается один в лагуне звездной.
…

В отличие от простого рифмачества, настоящая поэзия не ограничивается одними пейзажными зарисовками и блестящими метафорами, и разлитый в стихах Кабреры трепетный лиризм уступает место драматизму и трагизму, как только возвышенные описания местных красот и вулканов сменяются печальными и тревожными мыслями героя, находящего в изгнании, о своём детстве, семье и отчем доме.

II
…
К твоим ветвям стремятся птицы с пеньем.
Увы! они счастливее меня:
их щебет раздается над селеньем,
где издавна живет моя родня.
…
И ласточки гнездятся, как когда-то,
в селении, где близкие мои,
оно вовеки не было богато
ничем, помимо ласки и любви.

Беспечен щебет стаи легкокрылой,
а мне рыданья надрывают грудь —
неужто не дано перед могилой
на отчий дом хоть издали взглянуть?

Третья часть поэмы посвящена единственной, хранимой в сердце, возлюбленной — и снова в каждой строчке чувствуется невероятное напряжение:

III
…
Скажи, о сейба, много лет подряд
под сень твоих ветвей, на вечер краткий,
приходит ли она встречать закат
и утирает ли слезу украдкой?

Признайся, ты слыхала в тишине,
где лишь луны и дремы переливы,
чтоб девушка вздыхала обо мне
голубкой на плакучих ветках ивы?

Мне снится, что, печальна и бледна
и, как святая, в белое одета,
у двери появляется она,
сродни лучу весеннего рассвета.

Вовек не разлучить ее со мной,
пусть мчатся годы, пролетая мимо, —
ведь жизнь моя возлюбленной одной,
ее молитвой давнею хранима.
…

Как и сама человеческая природа, великое искусство одновременно уникально и универсально, и то, как с помощью очень личных, сокровенных образов и чувств герой осмысляет основополагающее понятие «родина», оказывается в равной степени значимым и для современного читателя.

IV
Вернуться бы, простясь навек с чужбиной,
туда, где ты шумишь тяжелой кроной,
оплакать горько в песне лебединой
всю глубину тоски неутоленной!

Опять услышать праздничные трубы,
спешить навстречу радостям, играя,
и жадно, наспех, обжигая губы,
пить чашу жизни, полную до края.
…
Тень матери увидеть, слезы пряча,
и громко, чтобы эхо раскололось,
ее окликнуть снова по-ребячьи
и умереть, узнав знакомый голос.

В последний раз прислушаться с любовью
к твоей листве, шумящей над жилищем,
крест из ветвей поставить к изголовью
и навсегда уснуть под корневищем!

Как говорится, до слёз!..
[Рафаэль Кабрера (1860-1886) — поэт романтического направления.]

Нельзя забывать, что в то время сыны отечества покидали родные края не просто «в поисках лучшей жизни». Биографии видных общественных деятелей, публицистов и поэтов свидетельствуют о том, что для многих из них вынужденная эмиграция в соседние страны или в свободную Европу была в буквальном смысле вопросом жизни и смерти: преследования активистов заканчивались жестокими пытками, четвертованием, сожжением заживо — зачастую вместе с первыми попавшимися крестьянами, просто оказавшимися поблизости…

Главное в таких условиях было сохранить внутреннюю свободу и надежду:
«Мечтать! Мечта не отсветом былого — / зарницами грядущего светла! / С ней сердце, трепеща, забьется снова, / и засверкают солнцем дня иного / магического завтра зеркала. /… / Уж мы в преддверье. Счастья и свободы / исполнен день, забрезживший во мгле. / Всесильна здесь поэзия природы, / цветок надежд не увядает годы — / не как на бедной горестной земле!»

[Рафаэль Пино (1820 — 1864) — поэт, политический деятель, министр иностранных дел]

Полусвобода? Нет постыдней доли,
покуда мы свободой дорожим.
Уж лучше на чужбине, да на воле,

под небом равнодушным и чужим:
та родина, что в сердце ты сберег,
чужих господ не пустит на порог!

[Доротео Хосе Герреро (1844 — 1920) — поэт-лирик, журналист.]

Интересно проследить, как со сменой культурных традиций постепенно менялось представление о роли поэта в обществе. И романтикам, и концептуалистам поэт виделся «пророком» и «божественным избранником».

О поэт! Ты не только сказитель —
ты еще предсказатель, поэт.
Факел мысли твоей — избавитель
от кромешного мрака сует.

Донесет вдохновенное слово
искру истины в вечные льды,
и на небе померкнувшем снова
вспыхнет ясное пламя звезды.

…
Будь певцом, о поэт, но при этом
будь к тому же ещё мудрецом,
ибо стать невозможно поэтом,
в споре с ложью не ставши истцом!

— писал уже упомянутый Мануэль Дельгадо. «Когда вокруг смотрю, я содрогаюсь, /бесчестием сограждан пораженный», — отвечал ему Наполеон Ф. Лара. Однако в «споре с ложью» поэт ещё мог ограничиться написанием красивого манифеста «на злобу дня» и «плачем о бедной родине», выходить непосредственно на баррикады от поэта не требовалось.

Однако, родина, я не могу смириться
и молча плакать о твоем несчастье;
не в силах я забыть, ни притвориться,
пришла беда и сердце рвет на части.
…
А между тем писаки и поэты
что делают для счастия отчизны?
Они талант меняют на песеты,
по совести своей справляя тризну.

[Наполеон Ф. Лара (1861 -1914) — поэт романтического направления и журналист, в творчестве которого бичуются социальные пороки его времени, прежде всего лицемерие и коррупция правящих кругов Сальвадора].

Однако к середине двадцатого века поэт обязан был стать не столько талантливым стихотворцем, сколько «гражданином». Общественно-политические события в соседней Гватемале, когда национализация земель американской компании «Юнайтед Фрут», занимавшейся экспортом выращенных на землях индейцев тропических фруктов, привела к военной интервенции США, госперевороту 1954 года, а затем — к гражданское войне, не могли не отразиться на творчестве сальвадорских поэтов. Подхватив лозунг Мигеля Анхеля Астуриаса (гватемальского писателя, в 1954 году эмигрировавшего в Сальвадор) «Поэзия — это вид морального поведения; поэт должен писать то, что думает, и жить так, как пишет» — они берут на себя роль коллективной совести нации и из «лощеных демагогов» превращаются в «рупор народа», а сами стихи порой преднамеренно создаются как крылатая анонимная поэзия — поэзия народных лозунгов, листовок, боевой песни.

«Пора показать свою любовь на деле, — провозглашает Хайме Суарес Кемен ((1950 — 1980) — политик, поэт и журналист, похищенный и зверски убитый боевиками фашистской хунты). — Истинная поэзия рвется на улицы: / она — в летучих листовках, / в пламенеющих взрывах, / в растущих баррикадах. / Вокруг нас все пропитано смертью, / вот почему нам нужен такой ураган, / такие порывы ветра, / которые унесли бы ко всем чертям, / на переплавку в ад / оловянных солдатиков хунты / с их пистолетами и автоматами, / с их слезоточивым газом, / с их изощренными орудиями пыток».

…отныне стихи —
это голос народного гнева,
а отнюдь
не мещанский цветок, который носят в петлице.
...
Что можно сказать о наших поэтах,
кроме того, что они — с нами,
по нашу сторону баррикады,
что и они
бросили вызов новоиспеченным тиранам
и стали бойцами,
вместо того чтобы болтать о небесной благодати
подобно монашенкам.

Напомню, что после госпереворота 1979 года при поддержке влиятельных офицеров и богатых землевладельцев и предпринимателей к власти в Сальвадоре пришёл очередной антинародный режим — на этот раз ультраправого толка, организовавший тюрьмы и концентрационные лагеря, а также печально известные «эскадроны смерти», занимавшиеся похищениями людей, внесудебными казнями и физическим истреблением мирных жителей целых районов. «Ничто, сделанное для защиты родины, не может считаться противозаконным», — гласил официальный лозунг организации, действовавшей под управлением командующего Национальной гвардией, генерала Хосе Альберто Медрано. Широкий резонанс получили телеобращения печально известного «патологического убийцы» Роберто Д’Обюссона, главы военной разведки и основателя Националистического республиканского альянса: он обещал жечь партизан напалмом, открыто называл имена подлежавших ликвидации общественных деятелей (его боевикам приписывали расстрел генерального прокурора Сальвадора христианского демократа Марио Замору Риваса), а однажды и вовсе заявил, что готов расстрелять все население страны, чтобы добиться в ней кладбищенского покоя, после чего вошёл в историю как автор формулы «Мир за счет 100 тысяч мертвецов».

Именно в таких условиях особую важность в творчестве сальвадорских поэтов приобретает традиционный метафорический образ урагана как символа народного гнева и революции («И поднимется с земли ураган», «Улицы Сан-Сальвадора», «Когда идёшь навстречу урагану» и др.).

Пусть он будет сокрушительным, ибо:
«Да сгинет мгла и да засияет свет!»
Пусть разразится очистительная буря —
ведь детям нужен чистый воздух,
а нынешняя атмосфера сеет заразу
и растлевает души.
Да грянет гром! Иначе,
когда наши дети повзрослеют и поймут,
что мы оставили им страшное наследство,
мы будем в их глазах
лишь «добренькими христианами»,
готовыми смириться с несправедливостью,
и нам некуда будет укрыться
от их презрительного взгляда!

Много внимания в стихах уделяется тем, на чьих дубинках и держался фашистский режим, т. е. непосредственно солдатам и тюремщикам. Иногда поэты обращались к ним напрямую, иногда пытались понять мотивы, побуждающие людей так жестоко расправляться со своими соотечественниками.

Солдаты, господь, —
простые люди, это
крестьяне, прикипевшие к земле.
Они мирно сеяли хлеб,
и зерна струились
из их безгрешных рук,
словно светлые звезды рассвета.
Разве такая рука
могла бы ударить беззащитного?

Солдаты, господь, появились на свет
с душой, не отравленной ядом;
в их взгляде не было вражды.
Но однажды ты, господь,
послал своих лютых прислужников
устроить охоту на мирных крестьян,
и, точно стадо скотов,
их кнутами загнали в казармы.
Им вытравили души,
им вдолбили в головы,
что их смертельный враг — рабочий,
что родина — это гимн и флаг,
а также сеньор президент
и сорок его прислужников,
казарма и генералы.

Интересно, что в стихах разных авторов появляются и т.н. «другие поэты» — журналисты-лизоблюды или, как бы сейчас сказали, пропагандисты на зарплате.

«...Но есть и другие поэты, — писал всё тот же Хайме Суарес Кемен, — они делают вид, что ничего не происходит. / Эти галантные донжуаны, / охотники до элегантных дам, / твердо веруют в то, / что луна похожа на ломтик сыра, / и по этому случаю печатают свои книги огромными тиражами. / Они делают головокружительную карьеру, / они на короткой ноге даже с министрами, / они упиваются бархатными сумерками и видом звездного неба, / полагая, что поэзия — это нечто вроде колье, / достойного украсить шею девицы, / исправно посещающей церковь. /Жалкие паяцы, они рукоплещут, / когда очередной диктатор / венчает короной очередную королеву кинематографа, / и лакают мартини с благонравными старухами, / искательницами приключений... / Есть и такие поэты... / Поэты? / Нет, это осквернители поэзии».

Страну мою продают,
делят на части, закладывают,
ее терзают, пытают в тюрьмах, казнят,
а пресса между тем утверждает:
в стране — свобода!

Любопытный и в то же время грустный факт — шли века, сменялась идеология, но независимо от времени и места гражданин любого государства с авторитарным креном легко узнает ситуацию, обрисованную в стихах видного сальвадорского поэта Освальдо Эскобара Велады (1918 — 1961): официальные рапорты об очередных невиданных успехах звучат на фоне чёткой стагнации и экономического упадка, а непросвещённый, угнетённый народ, привыкший к нищете и не имеющий права распоряжаться своей судьбой, как будто не видит никаких причинно-следственных связей.

ВОТ ОНА — МОЯ РОДИНА

Вот моя родина:
множество людей, миллионы
нищих людей,
ни один из которых не знает,
откуда берет начало
их неимоверно тяжкая жизнь.

Вот моя родина:
море нестерпимой боли
и островок подлецов,
пьющих средь бела дня
кровь обездоленных.

Каждый управляющий каждой компании —
это наемный пират; каждый
министр «демократического» правительства —
это демагог,
читающий проповеди народу,
который их почти не понимает.

Вчера я слышал, как некий специалист
по экономическим вопросам
заявил, что, дескать,
все идет хорошо;
…
что предоставленный нам кредит
баснословно выгоден, торговый баланс
у нас безупречен, а цены на кофе
останутся и дальше высокими,
как полет орла,
и что все мы — счастливый народ,
не знающий ни горя, ни страданий.

…
В этой клетке позолоченного вранья
вовсю заливаются, словно чахоточные канарейки,
несколько поэтов,
закупленных на корню правительством.

Наберитесь смелости, поэты-канарейки,
скажите хоть однажды правду,—
мы ведь все равно ее знаем с детства.
…

Вот она какова — реальность.
Вот она, моя родина: кучка толстосумов
и миллионы обреченных на голодную смерть.

Сложно как-то особенно выделить один талант среди двадцати пяти известных имён и множества безымянных авторов. Будь то подражания европейской классике или романтические поэмы, народная поэзия времён войны за независимость 1811 — 1841 годов или анонимная поэзия сопротивления 1932 — 1982 годов, дневниковая, исповедальная лирика или жёсткая сатира, все они, как правило, объединены острым чувством несправедливости, горя и тоски. Память поэтов, точно кинопленка, запечатлела несбывшиеся надежды и разбитые мечты, «листки из школьной тетрадки, разметанные взрывом», «имена жертв и каждое место преступления, / подробности каждой расправы, / лязг затворов, тупые слова / офицерской команды / и стоны умирающих».

Говорят, что хорошая поэзия даёт человеку возможность заглянуть в глаза самому себе. Это особенно важно в то время, когда кажется, что светлячок мысли вот-вот угаснет в безбрежном море одиночества.

Вот она — наша жизнь.
И разве я смею молчать,
когда душа моя кричит от боли!

Там слава богу всё, и всё не слава богу, всё, как он даст, и всё не приведи.

Браво! Автору удалось впечатлить, поразить, очаровать... Все 18 часов прослушивания меня не оставляло ощущение волшебства, сплетённого из странных мелодичных слов, предчувствий и переживаний. Звучал гимн жизни во всех её проявлениях: травах и цветах, запахах и звуках, с демонстрацией снующих жуков, кузнечиков, букашек, муравьёв... А рядом - смерть напоминала о себе живым покойником и причитающей неистово старухой... И чувств смешенье, все в одном котле: любовь и ненависть, боль, ревность и досада, усталость, злость и вера в рай и ад.
А было бы достаточно любви...

Любовь не «за», но «вопреки» – и ежечасному кошмару жизни и доброта, и сила, и терпение, и спасение она.
Он всё сказал, и, вопреки земным законам, любить друг друга – этого довольно, чтоб спастись.
Бог есть любовь.
История земель – всего лишь сумма всего содеянного нами без любви.

Герои произведения - бабушка и внук - два разных полюса из разных поколений, которым не понять других, не примириться. Петрушиной бабке палец в рот не клади, на всё у неё заготовлен беспощадный ответ, ест поедом соседей, близких и родных. Она живёт обвинительницей. Говорит о прощении, но сама прощать не умеет. Старухины причитания пересыпаны присказками да прибаутками и каждое второе предупреждение страшит словами из писания. Она скупа и бережлива, продукты прячет то на праздник, то на чёрный день, чтобы покрылись плесенью, пропали.

Всё не со зла у них – ни грех, ни смех, ни зависть, и вор не вороват – украл, а тот, кто дверь не запирал: господь проспал, а чёрт заставил; и тускло смотрит, выпучив глаза, свиное рыло, короткий бабий век и вечный бес.

С ней жизнь жестоко обошлась, но и сама она жестока. Какими только словами не обзывает единственного внука: худая жoпа на ногах, холера и зараза, чёрт проклятый, злодей и сатана... Самое обычное приветствие в её устах звучит примерно так:

– Ну, смертушка, пришёл, не чаяли в заздравных, де только черти носять, душегуб…
– А что обедать, ба?
– Обедать мухи съели за тебя.

Петруша, ребенок живущий в собственном царстве страхов, исследований, воспоминаний. Он познает мир, рассуждая о звездах, Боге, времени. Травинки, птицы, жуки и муравьи - столько объектов для исследования! Посади муравья на ладошку - разве увидит он человека, оценит размеры? Для такой букашки Петруша - бог. Может зажать в кулаке, может облить кипятком или сжечь в керосине.
Наблюдая за жизнью ребенка-бога, взрослый реальный мир словно уменьшается и трагедия, произошедшая в семье Петруши, отодвигается...
Отношения с бабушкой у Пети сложные, ему приятней с дедом находиться, побегать с Сашкой, прятаться в саду соседей. Бог, которым бабушка страшит и обвиняет, ему чужой и непонятный.

И бог её страшнее был, чем темнота, чем чернота, разбойник, аспид, детский дом, милиция, аука. Чем всё, что страшно, всё, что есть и нет, чем смерть, и после смерти мучил человека, судил, варил в котлах, «кожми́ сымал», и жарил, и пытал.

По-детски наивно Петрушка задаёт вопросы, бабушкины речи для него загадка. Расскажет бабка быль как девочкой была "без задьних нох, могила как спала, набегашься за день, уста-а-анишь… и до утра, быват, лятáшь, лятáшь…" Петруша к ней с вопросом: "На помеле?" И заставляет автор улыбнуться... А всё ж потом растрогает до слёз. Часто звучат ностальгические нотки: "На табуретке папиной, задвинутой под стол не навсегда, а как всегда – до выходных, её «Работницы», «Крестьянки», его «Мурзилки», мамы выкроек листы и папин «За рулем», «Роман-газета» с пятнами от мух – Семёнов Юлиан с приказом выжить".
Чувство такое, словно не книгу читаешь, а проживаешь жизнь - горькую, без любви...

Не знаю, как назвать авторский стиль, но это точно поэзия - ритмичная, напевная, завораживающая.

Старуха, ведьма в армяке овчинном, затянутым покойника ремнём с военной бляшкой наградной, в помятом гре́чнике под марлевой вуалью, она на ощупь подбирает от сарая ключ, роняет связку в темноту, кряхтит и охает, валясь коленями в траву, руками водит по земле, ругает спину, горе, сатану.
Ключей на связке больше, чем замков, как будто где-то есть ещё у ней схорон сараев, подполов, шкатулок, сундуков.

Литрес наглядно демонстрирует разницу в оценках электронного и аудио вариантов. Не случайно аудиокнига оценена выше: Александр Аравушкин сумел прочувствовать и передать мелодию текста. Он словно качает читателя на волнах своего голоса. Пыталась читать глазами и очарование терялось...
Советую всем не читать, а слушать это удивительное исполнение.

Многого от книги я не ожидала, но история оказалась неожиданно увлекательной. Время действия упорно воспринимается как мрачное средневековье, а то и вовсе Древний мир (у меня почему-то возникают ассоциации с Древним Египтом, и, насколько я помню, там тоже имелась царица, провозгласившая себе фараоном), и лишь появление челноков, штурмовиков, пистолетов и прочих достижений будущего это ощущение развеивает, да и то лишь на время. Существование благ цивилизации забывается очень легко и быстро, ведь нравы и порядки здесь самые что ни наесть древние. Да и сами герои как-то разом забывают о них во все те моменты, когда их, казалось бы, логичнее всего применить.
Самым интересным ярким и многогранным персонажем, без сомнения, получился великий царь, а вот все остальные вышли значительно бледнее. Те же два полководца, хоть и описаны диаметрально противоположными, у меня регулярно путалась.
Но самым значительным минусом для меня стал длительный, какой-то вымученный путь к финалу. С одной стороны, смерть закономерный итоге жизни, и по логике более удачного момента, тем более, для завершения жизнеописания и не найти. Но при этом последние главы вышли какими-то невнятными, и не особо понятно их назначение. Ощущение, что нужно было просто чем-то заполнить место между великими деяниями и концом.

Эта книга заманила меня обложкой. Девушка с синими волосами, загадочный молодой человек в окне полуразрушенного здания. И сверкающие нити, которые словно тянутся, окутывая девушку. Зачем? Почему?
Признайтесь, вам ведь тоже это интересно.

А дело было вот как. У Леры начались летние каникулы. Но провести их в тишине и спокойствии ей не светит.
Сначала на нее совершается покушение с целью похищения. Затем она сталкивается с самой настоящей магией. А после события приобретают такой невероятный оборот, что просто голова идет кругом.

Оказывается, Лера очень многого о себе не знала. И сейчас ей предстоит сделать множество открытий в истории своего происхождения и собственной семьи.

Для защиты девушки в город приезжает ее крестный с сыном Эриком. Вот только папа никогда не рассказывал Лере ни о каком крестном. С чего бы это? И почему тогда его приезд так важен сейчас?

Эрик с первых минут знакомства начинает вести себя вызывающе и буквально выводит Леру на конфликт. А между тем им уготовано стать друг для друга одними из самых близких людей на свете. Как такое может быть, спросите вы. Все дело в магии и магических связях. Ведь желание человека - ничто, когда магия вступает в игру. Вот и Лере с Эриком придется считаться с законами магического мира и учиться жить мирно.

Кажется, я увлеклась рассказом о сюжете. Думаю, на этом завлекательную часть можно окончить и перейти к моим эмоциям от книги.
А эмоции, хочу я вам сказать, самые положительные. Книга действительно очень увлекательная и динамичная. Наполненная множеством загадок и подводных камней. Это та история, в которой читатель до самого конца блуждает в сомнениях, отгадал он главного злодея или нет. И да, я тоже в этих сомнениях поблуждала с головой. И нет, я злодея не отгадала.

Отмечу, что атмосфера в книге мне напомнила другую историю. А именно “Там, где цветет полынь” Ольги Птицевой. Только объем у этой книги раза в три меньше. И именно этот факт и стал для меня единственным минусом. Лично я с удовольствием осталась бы с этой историей подольше.

Первая глава книги для меня была немного непонятная, сумбурная и не очень понравилась.

С последующих глав я втянулась и влюбилась в героев и сюжет

Сияна- с одной стороны авантюристка, с сильной жаждой жизни. С другой - девочка, которая хочет быть любимой и нужной. Но в ее жизни все не так гладко и просто.

Ее цель- жить вопреки всему. Сияна учится всему, что может ей помочь. Она упорная и целеустремлённая, надеется только на себя. Вокруг девушки постоянно что - то искрит, взрывается и происходит. Но это она не специально, как - то само выходит.

Мне безумно понравились и другие герои: Северин, принц Герман и Рада. Классные, яркие и живые. Они не кристально белые и пушистые, но располагают к себе.

И я все жду любовный сюжет между героями но пока все тааак неопределённо для меня

История Сияны мне очень понравилась, я с нетерпением жду продолжения

_ Трогательная история одной девушки ставшей жертвой обстоятельств. А ведь она просто искала своё место в мире.
_ Славянское фэнтези при участии Бабы Яги и Кощея, а так же всяких разных других из этого же фольклора. Лично я не очень разбираюсь в данной тематике, но от этого мне не было менее интересно. История как-то незаметно затянула и прочиталась на одном дыхании, при весьма банальном сюжете мне совсем не было скучно.
_ У книги есть своя атмосфера, хоть и не сильно ярко выраженная, жаль только слог обычный, мне больше нравится когда автор подстраивает его под антураж, а здесь этого не чувствуется. Зато героиня достаточно нейтральная, пусть я к ней не прониклась симпатией, но и раздражения она не вызывала.
_ Хотя под конец получилось как-то немного скомкано, шли в одном направлении, а потом как-то внезапно сменился вектор. Так что это немного подпортило впечатление.

_ В целом история хорошая если хочется чего-то сказочного и простенького, для отдыха головы самое то.

Сюжет: Анжелика - необычная девушка, с самого детства она видит призраков, и вот однажды она переезжает от родителей на съемную квартиру, где встречает Кирилла - парня, который недавно умер. В нем Лика находит свой “дом” и поддержку, ощущает себя нормальной рядом с ним. Вот только что делать, если она начала влюбляться в призрака?

Книга такая теплая, нежная, трогательная, даже успокаивающая, несмотря на то, что вторую половину я сидела как на иголках.
Насмотревшись фильмов про приведений, я предположила сразу три исхода и, когда в середине случился поворотный поворот и Женя меня удивила, я сидела, открыв рот, и смотрела в трансе в стенку несколько минут, пытаясь все осознать.

Мне очень понравилась Лика и ее рост, как героини. Как она переборола свои страхи, научилась жить со своим “даром” и не бояться его.

"Сначала я боялась призраков, а потом страдала, что один такой исчез из моей жизни. Сначала я тяготилась дара, теперь же полагаюсь на него как на полярную звезду, дрейфуя в океане. Вселенная дала мне шанс стать другим человеком, а может быть, вернуться той, кем должна была быть все эти годы. Маленькая Лика, что спряталась ото всех, выбирается на свет и говорит миру громкое «Привет! Я тут!». Кирилл просил разглядеть стакан наполовину полным, я буду следовать этому совету".

И я влюбилась в Кирилла! Такой обаятельный, чертовски привлекательный и обворожительный, но самое главное, он родной и настоящий, будто я его действительно знаю, а такого эффекта мало у какого автора получается достичь. И я по нему уже скучаю!

" - Я порывался уйти уже столько раз! Но не мог. Ты стала моим маяком, а не эта квартира. Я жажду тебя как странник воду в песках пустыни! Хочу касаться твоего тела, ощущать сердцебиение под пальцами, вдыхать твой запах! Я даже хотел бы испытывать боль от того, что все это мне недоступно, но не получается! Тут в груди пусто, тихо, и это отвратительно! Хочу любить тебя живым бьющимся сердцем, а не только остатками разума! Ты испытываешь боль за нас двоих, несправедливо! Эгоистично".

Огромный плюс истории - это искры, что летали между героями, их прикосновения ощущались на коже, а флирт… о боже, этот флирт! Я счастливо хихикала над ним. А ещё здесь очень горячо!

ЮМОР! В некоторые моменты я смеялась в голос, выделила море шуточек, поэтому могу сказать, что эта история подняла мне настроение на 10000%.

Напряжение держалось до последней страницы, до самого эпилога, и когда я закрыла книгу, то спокойно выдохнула, а на сердце и душе такая теплота и умиротворение.

Легкий и прекрасный язык написания, словно песня, вы только прочитайте:

"Подняла глаза и встретилась с лазурью, что в этот день потеряло небо, будто она вся стеклась в его радужку".

От всего сердца советую эту чудесную историю и счастлива, что познакомилась с ней.

Структура и сюжетка

Это трагедия, основанная на древнем английском предании о короле Леире. В предании, в целом, всё было так, как описано у Шекспира, только в конце плюс-минус хэппи-энд.

Живёт король Лир, правит и стареет. У него три дочери: Гонерилья, Регана и Корделия. В один прекрасный день Лир решает разделить своё королевство на три части и отдать их своим дочерям в приданое, но только тем, кто докажет, что любит его. Две дочери активно льстят, а третья не пускается в диферамбы, а говорит: «Папенька, люблю вас, но ровно так, как того требует дочерний долг. А когда выйду замуж, вы уж должны понимать, любить буду не только вас, а мужа тоже».

Лир гневается на дочь, отказывает ей в приданом, делит королевство пополам между старшими. Третья, Корделия, выходит замуж за короля Франции (даже и без денег) и уезжает. Лир думает, что классно будет жить у двух старших дочек. Но они оказываются жестокими, и постепенно дед становится никому не нужен — рыцарей и прислугу у него забирают, ко дворцу не пускает ни одна, ни вторая, а мужья их начинают бороться за власть, а они сами — интриговать.

Трагедия, как всегда, ничем хорошим не заканчивается.

О чём это?

Много исследований по Лиру я изучила. Даже поняла, что вопрос надо рассматривать со всех сторон и запустила тут цикл про Шекспира. Всё ради этого отзыва))

Важно знать: интерпретаций Лира — бездна. Самый поверхностный конфликт тут — конфликт отцов и детей. И это не только конфликт между двумя поколениями, а одновременно это распад многовековых эпох. Отмирающий мир феодализма и нарождающийся мир капитализма одинаково противостоят правде и человечности.

По жанру «Король Лир» представляет собой социальную трагедию. В ней изображены разногласия между отдельными социальными группами в обществе. С одной стороны защитники старой рыцарской чести, к которым относится и сам Лир. С другой представители нарождающейся буржуазии, уже показывающие свой хищнический оскал и забывшие о таких понятиях, как честь и благородство. Само общество переживает глубокий кризис.

Далее цитирую любопытный отрывок статьи одного исследователя:

«К примеру, очень любопытна интерпретация Льва Николаевича Толстого в его статье 1906 года «О Шекспире и о драме». Он писал, что «Король Лир» — пьеса слабая и бездарная. Помимо «напыщенного» и «бесхарактерного» языка, которым, по словам Толстого, говорят все короли Шекспира, Лев Николаевич обрушился на все, что связано с сексуальной стихией шекспировского текста. А Шекспир ведь очень чувственный автор, сделать его бесполым не удалось даже такому переводчику, как Александр Дружинин, а он старался изо всех сил.

Так вот, прошло 40 лет, и Джордж Оруэлл в 1947 году написал статью, в которой на сильном психоаналитическом уровне ответил, что именно отвращение позднего Толстого к сексуальности выразилось в его оценках «Короля Лира». Кроме того, Толстого бесило, как же это Лир, который всю жизнь провел во власти и, следовательно, должен был понимать,на чем эта власть покоится, то есть на деньгах и оружии, мог от всего этого отказаться? А может быть, рассуждал Оруэлл, Лир просто хотел посмотреть, стоит ли он чего-то без денег, без государственной казны, без короны?»

То есть на протяжении веков анализировать «Короля Лира» брались такие ребята как Толстой, Оруэлл, Гёте. Мы с вами на этом празднике жизни можем сосредоточиться на гигиеническом минимуме:

1) знать сюжет
2) знать немного об авторе
3) помнить, что это конфликт отцов и детей, а также двух эпох, сменяющих друг друга в средневековье, и ещё, возможно, задавать вопрос: старым маразматиком ли был Лир, когда в первой сцене отказывался от трона, или человеком, в котором спорят старые нравы эпохи и дух Возрождения?