Цитаты из книг — Ирина Измайлова

– Да? – Миша весь задрожал от восторга. – Так вы верите, что буду? И учить меня станете? Монферран развел руками: – Ну… Не обещаю. Начну. А уж продолжит кто-то другой, мой мальчик. Архитектуре, я говорил тебе это, учатся всю жизнь. И зрелость приходит тогда, когда по обычным понятиям начинается старость. И все лучшие годы…

– Если разгадаешь до конца, разлюбишь, – усмехнулся Огюст. – Мы так устроены, Егор, и с этим ничего не поделаешь. Мы любим то, что стремимся познать. Человек, когда ему кажется, что он все и до конца познал, перестает любить кого бы то ни было, и себя тоже. Но такое, слава Богу, может только казаться…

– Я хожу смотреть на него каждый день, – тихо сказал Модюи. – Его колокольни еще молчат, но он будит меня по утрам. Я иду к нему, как на казнь. Иду постигать то, чего не постиг за всю жизнь. Дерзость мысли и дерзость воли. – Ты не ненавидишь его? – спросил Огюст резко. – Ненавидел много лет назад, – прошептал старик. –…

Он, знаменитый петербургский зодчий, архитектор с мировым именем, получивший семь иностранных орденов за свои теоретические труды и блестящие проекты, почетный член Римской академии Святого Луки и Флорентийской Академии, он, признанный теперь уже всеми, и даже прежними недругами, он продолжал учиться, как школьник, не…

– Я не возражаю против фантазии, – проговорил главный архитектор. – Я никому ее не связывал. И я не против ваших пристрастий… Только не портите ими смысла работы. Покажете наброски – поговорим.

Элиза была ласкова, спокойна и ровна, как раньше. Почти как раньше… Но Огюст видел, вернее, чувствовал: она не простила.

С Божьей помощью, со знаниями и с опытом человек может очень многое, мой друг, – задумчиво и чуть насмешливо произнес Монферран. – Многое, но не все, разумеется… И самое страшное – думать, что все можешь. Тогда не сможешь ничего.

– Спасибо вам, Август Августович! – проговорил он уже чуть слышно, но отчетливо. – Как славно, что вы есть… Ведь вот все забыли меня, так, верно, и бывает… а вы здесь. Знаете, я вас очень люблю, друг мой! Помню, тогда, в двадцатом году, в Академии, на заседании, когда вы проект свой защищали… помните? И никто его не…

Иногда, пытаясь перевести дыхание, архитектор на мгновение ощущал безумную, тяжкую усталость. И чтобы избавиться от нее, еще больше времени занимал работой – работа, изнуряя его, несла ему и отдых, освобождала мысли, давала силы. Часто свечи горели в кабинете Монферрана до трех часов утра. В три он гасил оплывшие огарки,…

Мне надо, чтоб он у меня работал, понимаешь, Лиз? Плохой он человек или хороший, сейчас мне не важно. Он великий художник, а не великий такого плафона, как мне нужно, не напишет.

Их глаза встретились. И Огюст вместо ожидаемого игриво-наивного взгляда увидел совсем другой: глубокий, усталый, почти горький. – Я – человек, и ничего больше, – спокойно сказала она. – Господь дал мне довольно ума, но, как видно, мало здравого смысла. Я пришла в мир, чтобы радоваться, и увидела океан скорбей. Моя душа…

– Я вашего мнения о соборе не спрашиваю, сударь! – с расстановкой сказал он. – Коли вы у меня работаете, а не я у вас, то исполнение вашей работы зависит от моей оценки, а не наоборот. Если вы своих итальянских красавиц полагаете русскими, то и на здоровье! Собор я строю для Санкт-Петербурга, а в Санкт-Петербурге, на…

– Можно ли требовать у Господа больше, чем дано другим, если и так имеешь несравненно больше? – прошептала Элиза и улыбнулась. – Ты правильно написал. Ты все здесь написал правильно. – Она тронула тетрадь рукой, погладила ее кончиками пальцев. – Когда я читала, я жалела, что с тобой не поехала. Но, наверное, лучше, что ты…

– Ах, не во мне дело! – с досадой воскликнула она. – Со мной-то проще – куда я денусь? И ты знал, конечно, что сможешь вернуть меня… – Нет! – воскликнул Огюст. – Я думал, боялся, что не смогу… – Лжешь. Мне лжешь или себе самому, не важно. – Голос Элизы был так же тих, но глаза сверкали, лицо все ярче заливал румянец. – Но…

Неужели не поняли? Женщин-то много. И полюбят вас многие, как вас не полюбить… А иная и поймет, если душа большая… А вот прожить рядом с вами тенью вашей, да в вашем свете не померкнуть, а ярче разгореться, не остыть, а вас согревать много лет, и никем не быть, и всем быть для вас, так разве кто еще сможет? Я много читал…

Вы были так хороши, когда стояли над бездной, указывая на что-то, потом взмахнули рукой, повернулись, и солнце вас осветило!.. Я подумала, что вы похожи на греческое божество или древнего созидательного духа… И вы, такой маленький на этой громадине собора, а между тем, не будь вас, его бы тоже не было!

А какие чувства вызовет мой собор, тот, что я сейчас строю, у тех, кто будет жить потом, после?.. Скажу ли я то главное, что сказали мои предшественники? Ведь вот за что взялся! Дворцы-то строить легче, ведь главное в них – красота. Сумел ее увидеть, сумел воссоздать в пространстве – и ты победитель. Но самый прекрасный,…

– Забудь эти слова! – взмолился он, все больше ощущая перемену, происшедшую с его женой, и все более ей ужасаясь. – Забудь все, что я наговорил тебе, Лиз! Я люблю тебя! – Не верю. – Ее голос и взгляд выразили бездну страдания, уже скованного, будто льдом, суровой покорной печалью. – Нет, не верю… Просто ты без меня не…