Знаете, когда-то давно, когда я еще училась в начальной школе, классе в 4 (или 5, но не так уж это и важно), у нас был такой чудесный предмет как "музыка", который на самом-то деле, к музыкальному образованию никакого отношения не имел. На этих уроках мы говорили о культурах различных народов, истории и много еще о чем.
Учительница наша была человеком в высшей степени творческим. Вся школьная самодеятельность держалась на этой, как я теперь понимаю, чудесной женщине. Она относилась к нам (ученикам начальных классов, некоторые из которых не выговаривали букву "р"!) как к равным, обсуждала с нами политику, интересовалась нашим мнением и всегда внимательно слушала, иногда вступая с нами в дискуссию.
Ну так вот. Она частенько затрагивала тему Великой Отечественной Войны, рассказывала нам о героизме советских солдат и пыталась воспитать в нас дух патриотизма. Стоит ли говорить, что пятиклассникам это было не то чтобы очень интересно.
Но однажды наша учительница решила поставить очередной спектакль. Ну как спектакль... Скорее, небольшую постановку, приуроченную ко Дню Победы. Я как сейчас помню этот торжественный момент: нас согнали в актовый зал, рассадили по местам и попросили внимательно слушать. На сцену вышли старшеклассники. Точнее, старшеклассницы. И начали рассказывать. Они рассказывали отрывки именно из этой книги, читали их наизусть, с чувством, с выражением... И да, я слушала. Пожалуй, одна из всех. Я слушала эти истории о том, как мать убила собственного ребенка, чтобы спасти целый отряд, о том, как девушка шофер с чувством счастья слушала хруст костей немецких солдат, о том, что приходилось пережить русским девушкам, которые, несмотря ни на что, всеми силами желали остаться девушками и, черт подери, спали в платьях.
Я слушала и рыдала. Одиннадцатилетняя девочка, рыдающая над тем, что еще не до конца понимает. Да, мне было стыдно за свои слезы. После спектакля я убежала в туалет, чтобы смыть следы своего отчаяния с щек, чтобы не стать предметом насмешек одноклассников.
Спектакль закончился, все забыли о нем. Но та одиннадцатилетняя девочка не забыла. Она частенько вспоминала об эмоциях, вызванных лишь отрывками из книги и лелеяла желание прочитать ее целиком. Поэтому, отпраздновав свой пятнадцатый день рождения и получив в подарок энную сумму денег, она отправилась в книжный магазин и купила долгожданную книгу.
Да, первый раз я прочитала ее в 15. И ничуть не жалею об этом. Да, она изменила меня. Да, заставила по-другому смотреть на многие вещи. И когда сейчас я, повзрослевшая, перечитываю эти истории, я рыдаю также, как и в 11, как и в 15. Потому что, читая ее, невозможно не рыдать.
И да, я так и не смогла придумать название для этой истории. И да, я так и не поняла, зачем я вообще ее написала. И да, я рыдаю и сейчас, вспоминая. И да, я считаю, что эту книгу нужно читать. Хотя, пожалуй, не в 15.
Однажды я проснулась вся в поту, вся дрожала, а снилась мне война! Никогда не забуду тот страх, что меня настиг. Везде кровь, убитые, русские, немцы и т.д. И, прочитав книгу, я просто удивляюсь, как 16-19 летние девушки отправлялись на фронт? Сколько смелости, храбрости нужно иметь, чтобы совершить такой подвиг? Возможно, я сейчас так рассуждаю, потому что сама этого не пережила, сейчас другое время, а точнее другое поколение, в наш 21 век всё доступно, мало истинных патриотов России, как ни посмотришь одни эгоисты, никто не думает о благополучии других. А эти женщины воевали за Родину, за народ, они не думали погибнут или останутся в живых, долго - был единственной их жизнью. Кровь, смерть, голод, недосыпание - нам этого не понять, поэтому, ребята, цените и уважайте ветеранов войны, их и так осталось совсем мало, они достойны уважения и чести! Спасибо им за то, что они для НАС сделали.
P.S. А мне даже стыдно после того сна, что я так испугалась, и что во мне не было такого героизма:(
Когда я была маленькая, я не боялась войны. Не то чтобы я о ней мечтала, но если бы она вдруг снова началась, я бы точно знала, что делать. Мама с младшей сестрой отправились бы в эвакуацию во всем известный город Энск (туда отправляются почти все эвакуированные, я читала). Папа пошел бы бить усатые морды фашистов в рукопашную, он бы точно не умер и вернулся потом с горой медалей и орденов, это ведь МОЙ папа. Бабушка с дедушкой продолжили бы свою работу в МАИ и разработали супер-секретный невидимый самолет, способный нести десять, нет, сто самонаводящихся ракет (и еще сто бомб). А я бы сбежала в лес партизанить.
Смерти я никогда не боялась, потому что планировала отправиться прямиком в Рай - в лесу ведь особо не нагрешишь, там нет запретных конфет и Кольки из 3 "Б", которого так и хочется назвать дураком. Обзываться дураком - тяжкий грех, так написано в Евангелии, мне священник рассказывал. А фашистов убивать - не грех. Этого в Евангелии не написано, но я была уверена.
Пыток я тоже не боялась, потому что слабо себе их представляла. Школьная литература для младших классов скупа на описания пыток (спасибо ей). Я знала, что гадкие фашисты любили засовывать иголки под ногти храбрых партизанов. Однажды мне под ноготь вонзилась щепка, и я не проронила ни слезинки, пока дедушка ее доставал. К тому же, если бы я попала в плен, мой старший брат обязательно бы меня оттуда спас. Я забыла сказать - он тоже партизанил, в соседнем лесу. Вместе мы партизанить не могли бы, потому что его мне тоже часто хочется обозвать дураком, а это мне никак нельзя.
И голода я не боялась, потому что и так всегда мало ела, мама говорит - как цыпленок. К тому же, мне приходилось много читать Жития Святых, а эти святые годами одним диким медом питались, и чем я хуже?
Единственное, что меня смущало - необходимость кому-то умереть. В ту войну умерло много человек, много солдат и гражданского населения, и если война начнется опять - кто-то тоже умрет. Кто-то из моих друзей, из моих родных, одноклассников. Если бы можно было выбирать, кому умереть - было бы проще. Пусть бы умер дядя Степан, например, все равно он алкаш проклятый и ему мало осталось (так бабушка говорит). Но фашисты не дадут мне выбирать.
Это единственное, что меня смущало в возможной новой войне. И я точно помню, что мне почти не было жалко маленьких детей - все знают, что маленькие дети до 7 лет отправляются прямиком в Рай и становятся ангелами, чего ж их жалеть, - в основном я жалела собак, лошадей и котов, и еще было жалко красивых девушек, которым фашисты отрезали косы и вешали на деревьях, или сжигали прямо в домах (согласно младшей школьной литературе, этим все завершалось). Я представляла, как они умирают, светловолосые, красивые. Как ангелы. И уже совсем не хотела войну.
Прошло очень много лет, и теперь я читаю другие книжки, а ту, младшую школьную литературу, скоро будет читать мой сын. И теперь я точно знаю, что не хочу войну, что боюсь голода, боюсь чужих смертей, боюсь пыток, которых точно не вынесу, и боюсь смерти. Фиг с ним, с Раем и Адом, все это ерунда, если, умирая, будешь знать, что твой сын остается один на этой войне. Что может быть страшнее твоего ребенка на войне? Что может быть страшнее просто ребенка на войне? Когда ты мать, ты становишься жуткой эгоисткой. Любой ребенок для тебя - как твой собственный, за любого страшно и больно, когда читаешь, что там с ними происходило, что они переживали и как умирали, хоть глаза закрой и не читай, и не думай вообще. Потому что с твоим могло случиться то же самое.
А еще - потому что у каждого из них была мама. И ты представляешь, оо, ты прекрасно можешь себе представить, что она чувствовала. И ужас берет от того, что они это переживали, видели своих мертвых замученных детей, и не падали замертво, а вставали и шли дальше.
Как-то раз я случайно в комментариях к чужому ЖЖ наткнулась на историю. Я не буду пересказывать ее тут прямым текстом, потому что, прочитав сама, утратила спокойный сон и возненавидела того комментатора. Расскажу кратко.
Женщина приготовила ко дню рождения большую кастрюлю борща. Она несла ее по двору к дому, и в ноги ей бросился ее маленький ребенок, игравший во дворе. Женщина упала и опрокинула на него кастрюлю. Ребенка забрали в больницу, к нему пришла бабушка - она-то и рассказывает эту историю, спокойно так, простыми словами, - принесла ему дыньку. Он был весь в бинтах, даже личика не видно, только тоненькая полоска прорезана у рта. И она маленькими кусочками скормила ему эту свою дыньку, и он так хорошо поел, всю съел. А к вечеру умер.
Я не знаю, какого чувства больше во мне внутри, какое сильнее - жалость к ребенку за то, что он, невинный, испытал столько боли, не пожил толком. Жалость к матери, которая, мне кажется, с ума должна была сойти. Или ненависть, не знаю, к чему и к кому. Ненависть за то, что такое происходит, что мир вообще так устроен.
Или страх.
В книге про женщин не может не быть упоминания об их детях. Я заранее сжимала зубы и была готова ко всем этим рассказам о том, как она оставила ребенка с родными и пошла воевать, потому что "Родина зовет". Я на знаю, что такое Родина, моему поколению это трудно понять. И я не знаю, что проще - быть рядом со своим ребенком, но ничего не делать, чтобы спасти его от врага. Или уйти и сражаться, спасая его и сотни тысяч других детей, но при этом не видеть его, каждую минуту за него бояться, ночами не спать. Готова была к рассказам о том, как она оставляла ребенка на день одного, уходя на завод на весь день, запирала в комнате с тарелкой каши, а вечером приходила, и дочка встречала ее, улыбаясь, вся измазанная этой кашей. Готова была даже к жутким рассказам о том, как, не в силах расстаться (или просто некому было отдать), мать брала ребенка с собой на фронт, и подвергала его постоянной опасности, голоду, но зато постоянно могла видеть его и знала, что если умирать - то только вместе.
Но к одному рассказу готова не была. Я не думала, что такое вообще возможно, что кто-то может такое совершить. Из-за этого рассказа я и решила написать тут историю с таким случайно получившимся большим вступлением, потому что не могу об этом молчать.
Ребеночек у меня был маленький, в три месяца я его уже на задание брала. Комиссар меня отправлял, а сам плакал... Медикаменты из города приносила, бинты, сыворотку... Между ручек и между ножек положу, пеленочками перевяжу и несу. В лесу раненые умирают. Надо идти. Надо! Никто другой не мог пройти, не мог пробраться, везде немецкие и полицейские посты, одна я проходила. С ребеночком. Он у меня в пеленочках...
Теперь признаться страшно... Ох, тяжело! Чтобы была температура, ребеночек плакал, солью его натирала. Он тогда красный весь, по нем сыпь пойдет, он кричит, из кожи лезет. Остановят у поста: "Тиф, пан... Тиф..." Они гонят, чтобы скорее уходила: "Вэк! Вэк!" И солью натирала, и чесночок клала. А дитятко маленькое, я его еще грудью кормила.
Как пройдем посты, войду в лес, плачу-плачу. Кричу! Так дитятко жалко.
А через день-два опять иду..."
Снова не понимаю, какого чувства больше - жалости к ребенку, жалости к матери, ужаса и страха или же полного непонимания ее поступка. Что это такое, равнодушие и отсутствие материнского инстинкта? Как у нее поднималась рука самой, добровольно мучить своего ребенка, еще бессловесного и ничего не понимающего, как она смогла придумать это. Ведь одно дело, когда ты сам идешь на жертву и соглашаешься на боль ради своих близких. Но когда ради помощи другим ты сам становишься палачом - стоит ли оно того?
Или же это тот уровень мужества, который нам даже не снился, который мы даже не можем осознать, когда женщина, мать, решается отдать свое самое дорогое - ведь это намного труднее, чем пойти на мучения самой, намного труднее обречь на них другого - ради помощи своим близким, понимая, что она может спасти десятки людей. Что на одной чаше весов - ее ребенок, а на другой - чужие жизни. И что десятки жизней важнее, чем жизнь одного, кем бы он для тебя ни был. Возможно, это высшая степень самоотречения?..
Я уже давно дочитала книгу, но этот вопрос не дает мне покоя. И ведь она была такая не одна, их было много, матерей, отправлявших детей на задания туда, куда не могли пробраться взрослые, прячущих листовки в одежде детей, бомбы в их корзинках, рискующие их жизнями. Война закончилась, а им нужно было с этим жить. И они жили.
Что может быть страшнее?
В книге я читал только прямую речь, никакие пояснения и рассуждения Светланы Алексиевич мне не потребовались. Рассказов о войне там много, насколько они точны, сказать трудно, но думаю, в основном это всё правда. Правда приправлена изрядной долей пропаганды и демагогии, но ведь и это составляет дух того времени.
И вот я подумал: а что говорил про войну мой отец?
Ему явно было что рассказать, потому что начал он войну в 1938 году на озере Хасан, демобилизовался в конце 40-го, а 24 июня 1941 снова был призван в ту же дальневосточную дивизию и дошёл с тремя ранениями до Венгрии. Но и на этом его война не закончилось: ещё два года он продолжал служить на западе Украины... думаю, понятно, что он там делал.
Так вот, что же он рассказывал?
Ничего!
Ну почти ничего. Знал я только, что на озере Хасан у него был конь, шашка и всё такое. Дивизия была кавалерийская -- и это рядом с танками и самолётами!
Правда, в 41-м году дивизия была уже оснащена не только конями, а шашки заменили винтовками, но называлась она по-прежнему кавалерийской. А в 1944 приобрела звание Гвардейской Краснознамённой Дебреценской.
На память обо всём этом у отца осталась шишка на голове: после ранения одна из костей срослась боком. Да ещё одна-единственная фронтовая фотография. Там он стоит вместе с двумя друзьями, но кто эти люди, я так и не знаю. Подозреваю, что они не увидели конца войны. Во всяком случае в 1975 году он ходил к Большому театру, но не нашёл ни одного знакомого лица. Видимо, все они остались где-то в районе этого самого Дебрецена на берегу озера Балатон.
Вот и всё.
На свои детские вопросы я не получил ответов. Отец говорил только о незначительных деталях, таких, какие вспоминаются после похода или туристической поездки. Война в рассказах не присутствовала. Никакой материальной памяти о войне он не хранил, кроме той фотографии да золотого царского рубля, что пропутешествовал у него в сапоге от Дальнего Востока до Центральной Европы. Полагаю, золотой рубль сохранился до наших дней совсем по другой причине, нежели фотография.
И только теперь, через много лет после его смерти, я узнал на сайте Министерства обороны, за что он был награждён, и прочие довольно скудные детали.
Хочу сказать спасибо людям, которые создали и поддерживают эту базу данных.
Пожалуй, одним из основных моментов, заставивших меня задуматься о судьбе женщин во время Великой Отечественной войны до прочтения этой книги, стал агитационный плакат в музейной экспозиции, посвященной работе санитарного батальона, открытой в одном из отдаленных фортов города Кронштадта. Плакат изображал суровую санитарку и не менее сурового перевязанного красноармейца посреди поля боя, надпись гласила: «Дружинницы Красного креста! Не оставим на поле боя ни раненного, ни его оружия»! После небольшого ступора я полез смотреть вес ППШ и винтовки Мосина (5,3 кг и 4,5 кг соответственно), а также вес пулемета Дегтярева (уже приближается к 10 кг, если учитывать вес патронов) – и стал размышлять над возможным весом раненного в обмундировании, которого надо перемещать ползком под обстрелом. И над тем, как с этим справится должна была справляться женщина.
Некоторые истории начинать писать сложно они такие личные, что порою хочется их не вытягивать наружу, а оставить там внутри и никому никогда не показывать. Потому что это порою очень сложно, но иногда приходит момент, когда надо рассказать. Эта история такая же, ее сложно рассказать, и в то же время она давит изнутри, до этой истории я не знала, что маски носить так сложно, теперь я знаю, что такое носить маску...
Я относилась к жизни легко, считала, что еще есть время до того как я встречу свою любовь, до того как найду лучшую работу, до того как съезжу туда где хочу, что еще создам шедевр. И до этого можно ждать и тратить пока свою жизнь на всякую ерунду вроде телевизора или пустой болтовни, бесцельно проводить время в соцсетях. А, потом мой друг пошел на работу. Пошел на работу, а с работы он не вернулся домой, а его привезли в больницу. Несчастный случай. Молодой человек лишился ноги и его жизнь по сей день висит на волоске, а он лежит в реанимации. Когда я перечитываю написанные мною же слова о том, что с ним произошло, у меня чувство словно этим не передать всего, словно это всего лишь буквы. И такое же я чувствовала когда говорила об этом одной коллеге, сложно объяснить мое желание рассказать ей, первую неделю я об этом не говорила никому вне семьи, и когда сказала коллеге, я вдруг отчетливо поняла почему мне так глубоко запали слова Сунила из В тени вечной красоты. Жизнь, смерть и любовь в трущобах Мумбая.
как-то он попытался перегнуться через край заграждения и задумался, что же случиться, если он перегнется еще больше. В тот момент мальчик понял, для кого его жалкая жизнь остается самой ценной и значимой. Прежде всего для него самого.
В свое время работала волонтером по программе, поддерживающей бывших малолетних узников фашизма. Одной из наших главных задач был сбор информации о жизни в военное время. Сперва у подопечной, потом ко мне тянулись другие старики, которые почему-то именно мне хотели рассказать о том, что они пережили. Перед поездкой в волонтерский лагерь настойчиво посоветовали прочесть еще и эту книгу. Оказалось, морально готовили к тому, что нам придется брать интервью у бывших солдат вермахта, у немецкой фрау, которая боятся начала лишь в 43г, у бывшей медсестры, которую раненой транспортировали в тыл и чуть не изнасиловали свои же. Перед встречей с грязью в реальности, нужно было ознакомится с нею в текстовом варианте. Не помогло, честно. Привезенных немцев, пусть и стариков, хотелось ранить хотя бы морально за погибших ранее родственников...
Я ездила в Индию. До того как прочла эту книгу. И именно после этой книги Индия стала для меня воплощением Рая и Ада на земле. Как и Корея ( имею в виду Северную и Южную). Я ездила в Рай. Красивые пляжи, дорогие отели, счастливые туристы и приветливые местные. Слоны, вкусный чай и специи. Жаркий климат и прохладный бассейн. Темные ночи с тысячей незнакомых голосов насекомых и птиц вокруг. Ну разве не Рай?? Конечно я видела грязь на улицах и беспризорных детей на ночном рынке. Но для туриста в чистом отеле с короткими вылазками-это временный дискомфорт. А вот прочитав эту книгу я вдруг поняла, как же близко я жила к самым воротам Ада. К людям, которые готовы отдать все, чтоб хоть на час оказаться на соседней половине страны. Я спала в теплой огромной кровати с запахами ночи, а кто-то совсем не далеко спал в лачужке и дышал отвратными помоями. Я с утра кушала за шведским столом, а кто-то пахал, чтоб хоть что-то сунуть в рот. Что происходит? Как такое возможно? После этой книги, я еще минут десять сидела в прострации. Кажется, что если ты будешь плохим человеком, то как в индийской вере переродишся, но не в собаку или женщину, а в жителя Ада, который каждый день вынужден видеть со своей помойки Рай.
"...Однажды красные кхмеры нашли несколько брошенных американских вертолетов. Никто не знал, что с ними делать, потому что все пилоты работали на рисовых полях.
- Не важно, - сказали партийные чиновники. - Революция научит нас летать.
Все по очереди пытались завести вертолет, но безрезультатно. Пропеллеры не двигались.
Наконец самый умный чиновник догадался, что надо сделать. Он сел за штурвал, и вертолет поднялся в воздух.
- Летать просто! - кричал юноша своим товарищам на земле.
Они аплодировали его революционному настрою.
Полетав какое-то время, он решил приземлиться. Это оказалось труднее. Как он ни дергал разные рычаги и ручки, вертолет только поднимался все выше и выше. Когда горючее кончилось, машина рухнула вниз и разбилась.
Остальные чиновники стали совещаться. Они решили доставить с рисового поля одного пилота, чтобы тот показал им, как заводить и сажать вертолет.
Пилота нашли. Он сказал, что согласен научить чиновников.
Они посадили его в кабину, а сами окружили вертолет.
- Смотрите, как надо летать, товарищи! - сказал пилот и завел машину. Поднявшись в небо, он взял курс на Таиланд и улетел прочь..."
"...Однажды начальник коммуны усыновил мальчика-сироту. Мальчику было 12 лет. В коммуне его кормили, одевали и дали велосипед.
Начальник иногда спрашивал мальчика при других членах коммуны:
- Любишь ли ты свой класс? Любишь ли ты свою расу? Любишь ли ты Организацию (обиходное название КПК. - прим.ред.)? Готов ли ты раздавить врага?
Мальчик утвердительно отвечал на каждый вопрос. Приемный отец одобрительно кивал.
Однажды он пришел за мальчиком и отвел его на край деревни. Там их ждали солдат и заключенный. Руки у заключенного были связаны за спиной, он стоял на коленях, худой и грязный.
Начальник коммуны повернулся к мальчику и сказал:
- Это враг. Он убил твоих родителей.
Мальчик не смел шевельнуться. Он стоял, опустив глаза в землю.
Начальник коммуны сказал:
- Раз ты не смеешь раздавить врага, значит, ты сам - враг. Ты не выполняешь приказ Организации.
Мальчик сделал шаг вперед и дал заключенному пощечину. Потом снял одну сандалию и бил заключенного по лицу, пока у него не пошла кровь.
На следующий день начальник коммуны снова привел мальчика на край деревни.
Он дал ему метровый железный прут и сказал:
- Если ты не убьешь его, будешь врагом Организации.
И мальчик убил заключенного.
Начальник каждый день приводил мальчика на край деревни. В те времена было много заключенных.
Иногда, заскучав, мальчик сам шел к начальнику и спрашивал, не привезли ли новых заключенных..."
Был период, когда, развивая память, учились все стихи Блока. Вслух. И выучил их сын. Одной из бабушек был рассказан "Миньоны вас. Нас-тьмы и тьмы..." Ребенку было 3 года. Бабуля покрутила выразительно пальцем у виска:" О жизни учить нужно!" Не прошло и месяца, как был рассказан: Есть по Чуйскому тракту дорога,
Много ездило там шоферов
Но один был отчаянный шОфер,
Звали Колька его Снегирев...
Мы просто визжали от смеха. Там любовная история, что называется- отвал башки. Бабушка обиделась и сказала: "Зато на моей работе ему почти килограмм шоколадных конфет после исполнения дали!"
Оказывается, это песня. Упоминается в произведении.
Не пра кнігу, канешне, а пра Наша Вялікае 8 Кастрычніка.
Чытала ў гэты дзень у цягніку аўтабіяграфію Рушдзі, а там на кожнай старонцы то сьветапоглядныя баі Бродзкага зь Мілашам, то пасядзелкі зь Пінтэрам і Саідам. Прыходжу дадому і, пад адкаркаванае французкае брэньдзі, слухаю фрашкі зь першых вуснаў пра сьвежую нобэлеўскую лаўрэатку. От тут і накрыла.
Нашае "сваё" – гэта бясспрэчна важна. Мы затульваемся ў зацішны боль невідочнасьці, непрызнаньня ды неразуменьня, церпім вечны сьверб ад таго што бачаць нас ня так, ня тымі, не на той мове і ўвогуле. Таму горыч тых, каму абгрунтавана баліць ад нобэля, разумею і можа нават часткова падзяляю. Але кантэкст, варта на яго толькі вокам кінуць, выносіць у чытацкі космас. Прывет, сусьветная літаратура, хто бы там што ні казаў, мы ў табе ўжо ёсьць.
то ли в столь ранней практически доперестроечной книге этого и правда не прозвучало, а то б не опубликовали.
Зато автор сказала это в своем интервью.
"У нас все настолько перепутано, добро и зло, все так перемешалось, что очень важно было об этом говорить. Мы мало знаем про себя, про свое прошлое, мы даже не проговорили его, мы его запечатали. Вот немцы смогли разобраться со своим прошлым. Это сделали интеллектуалы, изменив массовое сознание. Мы же этого не сделали."
Взято отсюда
Мы не проговорили свое перепутанное добро-злоевое прошлое! Увы! Мы пытаемся его охорошить и огероизировать.
"Найди меня, если сможешь" - говорила мне книга Светланы Алексиевич очень очень много лет.
Первый раз я услышала о ней в какой-то группе в ВК. Мне понравились цитаты из книг. С того момента начались поиски бумажного издания, но либо я не успевала купить себе экземпляр, либо не было денег, либо не могла найти. О, это были ужасные поиски. Беготня по всем лавочкам и магазинчикам в любом городе, чтобы найти хотя бы какое-то издание этой книги.
Но нашла я её совершенно случайно. Скорее даже это книга меня нашла на полке в журнальном отделе Ашан. Стояла себе, неприметная, спряталась за какие-то любовные романчики. Но как только я увидела кусочек этой обложки, меня было не остановить. Муж даже вопросов не задавал, не спорил. Он же вместе со мной мониторил все магазин.
Вот такая встреча. Так что будьте бдительны, может ваша книжная мечта-хотелка лежит совсем не там, где вы ожидаете ее найти.
Знакомству с этой книгой я обязана небольшому проекту в школе. Нас попросили сделать буктрейлер (новое для меня понятие) к любой книге; учительница решила, что эффектней всего было бы взять произведение недавнего лауреата Нобелевской премии, ведь "У войны не женское лицо" у всех на ушах, но немногие ее на самом деле даже открывали.
Конечно, нельзя было браться за букрейлер, не прочитав произведения. Я открыла книгу на какой-то странице, думала просто ознакомиться и не смогла остановиться...
Книга настолько сильная. Каждое слово. Каждое лицо. Каждая женщина.
Вот один из отрывков, тронувших меня до глубины души:
«Кто-то нас выдал... Немцы узнали, где стоянка партизанского отряда. Оцепили лес и подходы к нему со всех сторон. Прятались мы в диких чащах, нас спасали болота, куда каратели не заходили. Трясина. И технику, и людей она затягивала намертво. По несколько дней, неделями мы стояли по горло в воде.
С нами была радистка, она недавно родила. Ребенок голодный... Просит грудь... Но мама сама голодная, молока нет, и ребенок плачет. Каратели рядом... С собаками... Собаки услышат, все погибнем. Вся группа – человек тридцать... Вам понятно?
Принимаем решение...
Никто не решается передать приказ командира, но мать сама догадывается. Опускает сверток с ребенком в воду и долго там держит... Ребенок больше не кричит... Ни звука... А мы не можем поднять глаза...»
