Кроты и нравы Михаила Елизарова

Критик: Дарья Ефремова
Рецензия на книгу Земля
Оценка: *

За Елизаровым закреплено: автор культовый, птенец сорокинского гнезда с прожорливой фантазией, мастер концентрированной барочной прозы, пишущий редко, но метко. Вот и последний роман, а его ждали шесть лет (именно столько прошло со времен сборника «Мы вышли покурить…») того же свойства. Букеровский лауреат написал лучшую свою вещь, предположили рецензенты. И принялись ждать второго тома — хоть шесть, хоть семнадцать лет...

Первая часть романа «Земля», озаглавленная «Землекоп» (продолжение, видимо, следует), вышла многоплановой: это и остросоциальная проза, в которой можно усмотреть иронический разоблачительный пафос, и роман-воспитание, и производственный триллер, и полное скрытого мистицизма предчувствие.

Герой, двадцатилетний Володя Кротышев, делится воспоминаниями о неприкаянном детстве и расцветающей, как в поле трава, юности, обычных для первого постсоветского поколения. По большей части эти впечатления вертятся вокруг отца: семья вынуждена переезжать из города в город, поскольку Кротышев-старший постоянно теряет работу. Типичный неудачник-интеллигент с несносным характером, который в хороших домах именуют непростым, видит причину своих бед в правдоискательстве. «Ты же не хочешь, чтобы из меня пос-меш-ши-ще», — по-змеиному шипит он матери на кухне, и та вновь пакует чемоданы. В полотно этой уныло-комичной обыденности исподволь встраиваются послания фатума, знаки судьбы, материализующиеся то в овальной рамке для фотографий (овал — фигура прошлого), то в пионерской ночной вылазке на кладбище. Таковы этапы инициации, посвящения болтающегося у мира под ногами смышленого мальчишки в надмирную касту демиургов тлена. Сначала — землекопа в стройбате, затем воротилу сверхприбыльного похоронного бизнеса в Загорске. А там, следуя логике сюжета, в Москву. Неспроста в качестве эпиграфа выбрана цитата из «Гамлета»: «Нет стариннее дворян, чем садовники, землекопы и могильщики; они продолжают ремесло Адама». И парафраз оттуда же: «Ты славно роешь, старый крот!»

Казалось бы, при такой заявке (книга позиционируется издательством как «первое масштабное осмысление русского танатоса») должны наличествовать вурдалаки, оборотни, печальные невесты с того света, а также прочая хтонь и жуть, но ее нет и в помине. Елизаров выводит читателя за порог реальности по-набоковски невзначай, не вступая в игры с инферно. Таинственное заявляет о своем присутствии, не корча гримас в безлюдных подворотнях. Это и первая картинка детства — «на проволочной петле кормушка... топчется голубь пепельного окраса — косится на меня», и детсадовская подружка, худенькая обстоятельная не то Лиза, не то Лида, которая хоронит в детсадовской песочнице безвременно ушедших жучков и мышат, и жутковатый подарок отца — «биологические» часы, которые отмеряют время с момента рождения, и роман с девушкой Алиной, одновременно «царевной, самкой богомола и сакральной жертвой». Оставшийся верным выбранной когда-то стратегии, базирующейся на мифе о всемогущем фатуме, Елизаров написал еще и современный городской эпос. В меру ироничный, местами смешной, точный к деталям, диалогам, нравам, типажам. Тут и амбициозные московские школьники, преследующие двоечника-провинциала за неуспеваемость и немодную одежду, и куда более гуманные товарищи с периферии, с готовностью рассказывающие страшилки о Крюгере, и сводный брат Никита, собственно и приобщивший героя к кладбищенскому бизнесу: представленный в начале романа типичным братком из девяностых с волчьим взглядом, угрожающей походкой и тренькающей в кармане «моторолкой», он «развивается» до респектабельного дельца нашего времени — в джерси и очках в стальной оправе, с дорогой керамикой во рту вместо прежнего некрасивого «золотого запаса».

Выразителен и образ отца, стареющего лузера-интеллигента. Расставшийся наконец со всеми своими женами и прочими непрописанными в документах «супницами жизни», а стало быть, лишенный всяких возможностей для абьюза, он становится самим очарованием: угощает подросших сыновей картошкой и вискариком, ведет светские беседы о биоэтической дилемме и «певцах уныния» Хайдеггере и Кьеркегоре. За сущее и бытие не прочь перетереть и центральный женский персонаж — увлеченная мортидо фам-фаталь, неприлично красивая, похожая на какую-то культовую чешскую порномодель Алина-Эвелина, небрежная, роковая, к тому же похищенная Володей у брата Никиты. На поверку эта самка богомола оказывается обыкновенной замороченной студенткой, закидывающей любимого, пропавшего на пару часов с радар, нервозными эсэмэсками в диапазоне от бытового, приправленного обсценной лексикой «где тебя носит», до отчаянного «меня 4 раза бросали, и я 4 раза подыхала от боли, демоны получат мою душу, но и твою я им тоже солью».

* Оценка указана редакцией Livelib