Запись эфира с Иваном Шипниговым

20 июля в гостях у Лайвлиба побывали писатель Иван Шипнигов и главный редактор «Лайвбук» Анна Бабяшкина. На следующий день Иван попал в шорт-лист премии «Ясная Поляна» с романом Стрим . Совпадение? :)

Делимся с вами расшифровкой этого интервью, а также напоминаем, что записи всех прошедших эфиров можно посмотреть в специальном разделе.

Анна Бабяшкина (А): Всем привет! Это издательство Livebook. Меня зовут Анна Бабяшкина, я главный редактор. Сегодня мы поговорим с Иваном Шипниговым, книга которого под названием «Стрим» вышла в нашем издательстве и стала огромнейшей нашей удачей. Вань, мы очень гордимся, что твоя книга вышла именно у нас. Она вошла в шорт-лист премии «Нос», в лонг-листы премий «Ясная поляна» и «Большая книга», выиграла «Московскую Арт Премию» и вышла в шорт-лист премии «Нацбест». Это редкий случай отечественной прозы, которая поднимает настроение, при этом она интересна и экспериментальна.

Иван Шипнигов (И): Привет, Анна. Здравствуйте, дорогие зрители. Очень много было сказано приятных слов, хочется послушать еще, но, наверное, достаточно.

А: Зрители спрашивают: «Всегда ли ты хотел стать писателем и как ты пришел к этой профессии?»

И: Стать я хотел всегда. С самого детства я представлял себя писателем, больше никем. А профессией это, наверное, до сих пор так и не стало, потому что если даже вспоминать, кто был первым профессиональным писателем в России, кто жил на литературные доходы, то это был Пушкин...

А: Он не жил на них, нет. Он жил на подачки правительства.

И: Да, постоянные какие-то кредиты у царя.

А: Мне кажется, Толстой был первым, кто мог жить на гонорары.

И: Ну, Толстой жил в Ясной поляне.

А: Чехов! Чехов жил на гонорары.

И: Чехову деваться было некуда, у него собственности не было.

А: Так как ты пришел к писательству? Ты как-то сократил путь. Хотел стать писателем в детстве — раз и проснулся им?

И: Ну, вот именно, что проснулся. Я написал «Стрим», потом его номинировали на «Национальный бестселлер». Утром проснулся, прочитал первую рецензию, подумал: ну вот теперь началась карьера.

А: Ты где-то учился писательскому ремеслу?

И: Нет, нигде не учился.

А: Может быть, занимался на курсах, в студиях?

И: А, нет, конечно же, я ходил в студию. Вот она — неблагодарность! Да, я занимался в литературной студии Елены Валентиновны Исаевой, драматурга и поэта, в Бауманском университете. Ну, как занимался? Я посидел с чаем, написал главку, принес, прочитал, все посмеялись, что-то сказали, ну, хорошо.

А: А как ты нашел эту студию? До встречи с тобой про нее ничего не слышала.

И: Она глубоко законспирирована в недрах Бауманки.

А: А там платно?

И: Для участников бесплатно. Приходи кто хочешь. Если ты сможешь просочиться в Бауманку через пропускные режимы, то там всё абсолютно бесплатно.

А: Класс, я уже к вам хочу.

И: Там я когда-то участвовал, потом начался ковид, и все переползло в онлайн-формат.

А: Вы так в онлайне и занимаетесь?

И: Мы то там, то тут. То в онлайне, то в офлайне.

А: В общем, секретные тропы. А ты умеешь находить секретные тропы.

И: Скорее я постоянно попадаю на какие-то секретные тропы. Раз метафора у нас появилась, мне хочется немножко ее развернуть. Я даже и рад бы идти по какой-то понятной и простой дороге, но меня постоянно заводят на секретную тропу. Вот сейчас как-раз пишу, как я постоянно блуждаю. Я даже сюда ехал как: Выставочную преодолел, нашел «Меркурий», в конце нашел туалет и зашел в саму комнату для записи. Это квест, да. Но если серьезно, если закончить разворачивать метафору, я вырываюсь с секретных троп на какую-то внятную дорогу, и вот на их пересечении у меня, наверное, что-то получается.

А: Интересно ли тебе читать рецензии на собственные книги или ты стараешься этого не делать?

И: Конечно, интересно. Ничего интереснее нет: подслушивать чужие разговоры и читать рецензии на собственные книги.

А: Какие рецензии тебе особенно запомнились?

И: Запомнились, конечно же, нацбестовские. Весна 2021 года, когда появлялись рецензии на «Стрим», с февраля по май. Всю эту весну ждал новых рецензий, они появлялись, и я сразу читал.

А: Прости, я тебя перебью. Ты же сам себя не похвалишь. «Нацбест» – это такая премия, которая славится тем, что авторов там откровенно мочат, их затаптывают сапогами, засыпают какашками, не оставляют им ни единого шанса сохранить самоуважение. Я в ней тоже участвовала однажды, я знаю, как это больно переживается. И вот Иван — это редкий случай, когда практически все рецензии жюри на книгу были положительными. Разве что была одна — просто не восторженная, спокойная и взвешенная. То есть профессиональная аудитория эту книгу очень высоко оценила.

И: Оценила. Были очень хорошие рецензии, да, они меня очень радовали.

А: Какие характеристики тебе особенно запомнились?

И: Это было уже два года назад! Или когда? Год назад.

А: У нас год за два.

И: Я не хочу кокетничать, но не каждому так везет, как мне повезло.

А: Ты себя плохо хвалишь. Сенчин сказал, что это «энциклопедия современной московской жизни». Наталья Романова отметила «невероятную живость языка» и то, что это слепок живой нынешней речи, причем этот слепок сделан с совершенно разных пластов общественных и социальных. Там есть как культурные, так и рафинированные герои, показана их манера общения и мысли. Есть персонажи, которые поднимаются с самых низов, и по мере того, как они поднимаются, меняется их речь и образ мысли. В общем, эта такая очень живая вещь, имеющая очень непосредственное отношение к нашей реальной жизни. В этом ее большое достоинство.

И: Наташа Романова — поэт, у нее своя школа грамотности. Я с большим интересом слежу за тем, что она пишет, потому что меня самого вопросы современного правописания очень волнуют — по-любительски. А она этим занимается профессионально очень давно. Она ставит, что называется, письмо. Как ставят произношение, она ставит письмо. Не школьную грамматику, — Романова не помогает никому писать правильно, потому что писать нужно быстро и не думая. Вот я сегодня писал, и у меня герой произносит реплику из одного слова — «необязательно». И я такой: блин, слитно или раздельно? В голове всплыла Наташа Романова: «Где трудно, там слитно. Ошибки всегда в сторону пробелов, потому что «в школу» никто не напишет слитно, а «вслух» многие напишут раздельно». Вот, мы с Наташей Романовой тоже познакомились весной, и я очень рад знакомству с ней. Она отметила, что ошибки у меня правильные, то есть я их не придумал. Она как специалист встречает те же самые ошибки.

А: Мне кажется, очень важно пояснить, если кто-то еще не читал роман, что значит «ошибки у меня в тексте правильные»? У тебя что, текст с ошибками, ты хочешь сказать? Поясни за ошибки, пожалуйста: что за ошибки, сколько их и почему они там.

И: Ошибки, которые я долгие годы собирал, с 2013–2014, когда у меня появился смартфон. С тех пор перед глазами некий текст, который пишут живые люди. Я смотрел, как они пишут в мессенджерах, изумлялся, как так может быть. А потом оно как-то накопилось, и я понял, что это плоть современности, что она всегда перед носом, всегда в кармане находится. Перед носом в кармане!

А: У тебя нос в кармане!

И: Да! И стал это использовать, почему нет? Вот такое современное просторечие, я его использовал по полной.

А: Текст в книге выстроен от лица нескольких персонажей, и каждый персонаж рассказывает историю от первого лица. Точнее не то, что рассказывает, — каждый из них пишет свою историю. И пишет в той манере, в какой бы он писал в мессенджере, в мессенджере-войс. И он пишет со всеми ошибками, которые человек его бэкграунда бы допустил. И эти ошибки порой невероятно комичны, забавны, хара́ктерны. Их прямо хочется запоминать.

И: Ты так долго это всё рассказываешь. Если кто-то не читал и хочет составить представление о том, что это за книжка, то это такая филологическая игра. В серебряном веке играли в Древнюю Грецию, писали много шуточных стихов гекзаметром. Много можно привести примеров филологической игры. Вот у меня очередная такая игра.

А: Как ты относишься к критике читателей, вступаешь ли в диалог с ними или же считаешь, что это не нужно?

И: Нет, в диалог я никогда не вступаю. Повторюсь, я читаю много, читаю всё, что присылают, но не вступаю в дискуссии. Зачем это? Я уже высказался, читатель прочитал и высказался тоже. Мне вообще непонятно, почему другим писателям неинтересна реакция читателей, тем более если это не какая-то там большая статья в каком-то известном издании знакомого тебе критика. А когда читатель пишет, просто пишет комментарии где-то…

А: На Лайвлибе!

И: На Лайвлибе. Это самое ценная, самая настоящая реакция — читателя. Да.

А: В последний раз на Лайвлибе проходило народное голосование премии «НОС», где пользователи могли голосовать за номинантов и читать книги бесплатно. Как ты относишься к такой инициативе, что, помимо профессионального жюри, тебя оценивают обычные читатели? И еще: если тебя будут читать бесплатно, как будешь к этому относиться?

И: Не буду кривить душой и говорить: «ну, конечно, пусть читают». С одной стороны, действительно, это душераздирающая эмоция: хочется, чтобы тебя прочитало как можно больше людей. С другой стороны, если ты написал и выложил текст в интернет, это значит, что ты его похоронил. Я говорю именно про сейчас. Вот «Метро» Глуховского, — был другой интернет, другая страна, другая жизнь, — ты выложил текст в интернет, с тобой пошли и заключили договор, издали бумажную книжку. Это было тогда. Сейчас, мне кажется, дабы это не выглядело по-любительски, нужно, чтобы какую-то копеечку человек платил за возможность тебя прочитать. Тогда это значит, что тебя действительно хотят прочитать. Бесплатно читать — обчитайся, жизни не хватит никакой. Поэтому правда хочется, чтобы читали как можно больше, но за какую-то денежку. В электронном формате это стоит гораздо дешевле, чем в бумажном.

А: Читаешь ли ты сам современную русскую литературу, если да, каких авторов выделяешь и почему?

И: Читаю, конечно. Всех читаю. Ну кого? Моих ровесников — от тридцати до тридцати пяти, с кем я познакомился за этот год, начиная с «Нацбеста». Прямо любовь-любовь у меня — всем рекомендую — Кирилл Рябов, Санкт-Петербург. «777», «Никто не вернется, «Клей», «Фашисты», «Щель». Если бы состоялся «Нацбест» этого года, он бы победил в двух номинациях. Кирилл Рябов прекрасный писатель, у меня давно не было такого потрясения: 7 утра, скоро вставать на работу, а я не могу оторваться от книги. У него, кстати, все названия страшные, а книги еще страшнее. Это очень страшная проза.

А: И чем же тебя зацепила такая страшная проза?

И: Это такая андеграундная, контркультурная литература. И там вообще нет лишних слов, вот у меня такого очень много. У него — одна выжимка.

А: А где он издается?

И: У Левенталя.

А: Доволен?

И: Не знаю, я с ним не знаком.

А: То есть ты просто его нашел и стал читать?

И: Да, потому что он самый крутой из всех нас! Кирилл Рябов номер один, лучший современный прозаик. Не отрекусь от этих слов еще много лет. Еще Оксана Васякина очень крутая.

И: Больше пока не назову, называю только самое отборное.

А: А что ты в последнее прочитал из современной российской прозы?

И: Как раз «Степь» Васякиной, не всю, но начал читать. А то, что прочитал, — ранний сборник рассказов Рябова, который называется «Висельники». Очень веселые названия! «Клей», «Щель», «Фашисты», «Висельники», да! Очень страшные, невероятно крутые рассказы.

А: Поговорим, наконец, про роман «Стрим». С какими сложностями ты столкнулся при написании книги, кого из героев было сложнее всего создавать и почему? И какой герой тебе наиболее близок и почему?

И: Сложнее всего было, конечно же, с Настей. Коротко напомню. Это такая филологическая дева.

А: Дева духовно богатая.

И: Сначала была духовно богатая дева, а потом просто филологическая дева. Носительница нормы, но норма у нее искаженная. У нее очень противный характер, она очень умная и очень капризная. И я долго с ней мучился, даже думал избавиться от нее. А ближе всего мне главный герой Алексей, которого я с себя и срисовывал.

А: Планируется ли в ближайшее время у тебя книга, если да, то о чем она?
И: Планируется. Во-первых, хочется, чтобы я ее дописал. Во-вторых, чтобы издательство «Лайвбук» ее выпустило.

А: Мы ждем!

И: Я боюсь рассказывать, о чем книга, потому что иногда бывает так, что ты сидишь и у тебя не пишется, не пишется, не пишется. Потом у тебя начинает писаться, и ты такой: «Вот! У меня начинает писаться!» И ты сразу бежишь всем близким рассказывать, как хорошо пишется книжка. И всё выбалтываешь.

А: И писать уже не хочется.

И: Есть такой анекдот. Гончаров выболтал Тургеневу «Отцов и детей». Якобы это был гончаровский замысел, и он его выболтал. А когда ты что-то выболтал, уже не можешь писать, потому что это проговорил. Вот у меня сейчас хороший период, когда снова пишется.
Я уже книжку заканчиваю, а о чем она будет — об очень личном. Я решил поиграть с автофикшном, такой модный жанр, все о нем говорят.

А: Значит, там будет Иркутск.

И: Более того, там будет Бохан.

А: Расскажи, что такое Бохан, не все знают.

И: Бохан — это поселок под Иркутской областью, 100 километров от Иркутска. Оттуда я родом. Это будет очень личная книга о детстве, о моих психологических сложностях и о поисках разных вещей.

А: Я подозреваю, что это будет очень драматичная книга. И, наверное, не такая смешная, как «Стрим».

И: Я всё время думаю, что это очень драматично. Я хочу поговорить о вещах, о которых не принято говорить. А почему не принято? Я этот вопрос и задаю: почему нельзя? Вот я хочу поговорить о личных вещах и о том, о чем нельзя говорить. И о поисках — духовных и вещественных. Каждый раз, когда я сажусь писать еще одну главку, думаю о том, что это будет очень драматично. А когда уже написал и перечитываю, я смеюсь.

А: Ай да Шипнигов, ай да сукин сын!

И: Ты десять раз садишься, и только один раз получается. Когда получается, я смеюсь. И, наверное, в этом и есть смысл этой книжки — это драма, которая в процессе ее проживания становится не драмой, а где-то даже праздником. У тебя бывало, когда на празднике все веселятся, а ты сидишь грустный в уголке? Вот это мое состояние, даже люблю в нем находиться. Вроде грустно, а вроде всё равно хорошо.

А: Уже хочу это прочитать! Давай скорее.

И: Даю.

А: Вопросы от пользователей продолжаются. Расскажи, как ты совмещаешь работу и писательство? Или нет необходимости совмещать — ты можешь уже только писать?

И: Если сказать, сколько литература отнимает чистого времени… лучше не говорить, это будут слезы. Хорошо, если это часы в неделю. Не когда ты ходишь и страдаешь, что тебе надо писать, и всё равно бесконечно листаешь эти интернеты. А вот само время, когда пишется текст, его очень мало. В основном время занимают страдания и хождения вокруг да около.

А: А ты пишешь утром или вечером?

И: Сегодня я писал днем. Но это я себя заставил. Опять же, нужно различать: есть время счастливое, когда пишется, есть время обычное, когда себя заставляешь — и вроде ничего, а есть, когда совсем не пишется. Третий вариант — это весь мой 2021 год. Но я сначала дал себе немножко отдохнуть, потом начал себя заставлять, но уже форму потерял, пузико уже отросло. Ну, я метафорически.

А: Ментальное пузико.

И: Да! Ну, у меня в июне было очень счастливое время, когда я писал два раза в день. Утром — до работы и вечером — после работы. Ощущается, что ты прямо герой! Анна понимает. Пишущие люди понимают.
Встаешь рано утром (для меня рано — это в 9 утра), кофеек, сигаретка… и час ты пишешь. В 11 утра уже работа, весь день как-то проходит, а потом вечером отдохнул, поужинал и садишься писать с одиннадцати до часу ночи. И еще главка. И всё — ты ложишься, как король. Больше ничего не надо. День удался.
Есть время обычное, когда надо — и ты садишься, мучаешься, сидишь 3–4 часа, вот как сегодня днем. А есть, когда совсем не пишется.
А по поводу того, как совмещаю с работой. Я работаю редактором в МГТУ имени Баумана, делаю там студенческое СМИ, а живу рядом. И всё удается совмещать благодаря руководству. Путь до работы занимает у меня 20 минут пешком — я сейчас хвастаюсь. Поэтому у меня не возникает вопроса, как совмещать. Есть работа, а есть счастливые часы в неделю, когда у меня пишется. Я вот, кстати, не представляю, как можно весь день непосредственно писать. Для меня это такое высокое напряжение, которое сложно выдерживать долго. Так что я сажусь редко, но, если сажусь, стараюсь, чтобы что-то получилось. А если знаю, что не получится, стараюсь даже не мучиться, не страдать и не невротизировать лишний раз. Потом напишется. Но раз уж я Анне пообещал в скором времени закончить, надо уже поскорее дописывать.

А: Я так понимаю, что в вопросе был подтекст: зарабатываешь ли ты достаточно своим творчеством, чтобы не работать на других работах?

И: Нет, конечно. Еще нет. Ну как, я получил «Московскую Арт Премию», 3 номинацию, там дали приятную денежку.

А: Приятная денежка — это миллион рублей.

И: Да, это приятно. У тебя не было миллиона, просыпаешься, а он есть. Мы с женой, Соней Ремез, писательницей… Знаешь, вот читаешь мемуары серебряного века, и там Георгий Иванов представляет Ирину Одоевцеву какому-нибудь Гумилеву: «Ирина Одоевцева — тоже поэт». Это такое сразу пренебрежение! Смешно звучит — «тоже писательница». Скорее я «тоже писатель», чем она, потому что у нее книжек много… Вот мы с ней купили на эти деньги дачу. И я отвечаю на вопрос — мы купили дачу. Мы на ней живем летом и тоже пытаемся что-то писать. В общем, если бы не премия за «Стрим», мы бы ее не купили. Это такая инвестиция: ты там живешь и снова пишешь.
Собственно, деньги мне дали после того, как главный редактор издательства «Лайвбук» Анна Бабяшкина номинировала меня на эту премию. Я помню этот момент: я вышел с Московского вокзала на Невский проспект какого-то 30 мая и пошел на пресс-конференцию перед финалом литературной премии «Национальный бестселлер». Ну, Бабяшкина мне пишет: «Скажи о себе, подаю тебя на премию». А я знать не знал об этой премии вообще. Но издатель подал. То есть очень многое зависит от издателя. Думаю, мне очень повезло с издательством и с главным редактором.

А: Да-да. Если у вас есть шедевр, несите сразу к нам. Какое у тебя самое интересное воспоминание, связанное с написанием книг?

И: Бывает, что мучаешься, не можешь решить какую-то художественную проблему. Вот есть герой, он должен прийти к этому, но как он к этому придет, — ты не можешь решить. Неделю ходишь и мучаешься, а потом буквально спотыкаешься об идею. Вот это приятный момент.

А: Обо что ты споткнулся?

И: Неделю по вечерам я катался на самокате и думал, что делать с этой неприятной Настей, в судьбе которой должен был быть резкий поворот. И я никак не мог придумать, что это будет за поворот. А потом я ехал по своей любимой Старой Басманной. Я езжу по Новой — в центр, по Старой — из центра. И вот я ехал по тротуару, и из двора выезжала так потихонечку, по миллиметру машина. А я всё равно не заметил ее и воткнулся в колесо. Прямо колесо в колесо. Ну, водитель испугался больше, чем я. И вот после этого я побежал домой, придумал, что Настя каталась на самокате и врезалась в машину. Из-за этого дальше у нее начались мелодраматические подробности.

А: Есть ли у тебя какие-то приметы или ритуалы перед работой?

И: У меня есть много всяких ритуалов. Вообще я не люблю, когда кто-то смотрит, как я пишу, потому что это какие-то ужимки, какие-то почесывания… Вот, например, можно выделить: когда я долго хожу и, наконец, усаживаюсь и пишу первое, второе, третье предложение, понимая, что сейчас пойдет, сейчас получится… ни в коем случае нельзя отвлекаться. Если позвонить, куда-то залезть… всё! Уйдет глава. И ровно в этот момент я вскакиваю и начинаю мыть какие-то кружки, залезать на антресоли, искать вещи на дачу, то есть я как бы боюсь писать и начинаю себя отвлекать от этого. В то же время я боюсь, что отвлекусь. В общем, если я боюсь отвлечься и начинаю сам себя отвлекать, это примета для меня о том, что что-то за сегодня напишется точно. Я побегаю еще 15 минут, сяду и напишу эту несчастную главку. Вот такие у меня ритуалы.

А: Просят ли друзья и знакомые книги в подарок?

И: Знакомые и друзья, слава Богу, не просят. Они понимают, что книга стоит недешево. Тем более у автора не хранится 100 лишних экземпляров. Книга — это очень ценная вещь, я покупаю в издательстве с большой скидкой по авторской цене и очень прижимисто раздаю только самым важным и близким.

А: В одном из интервью ты сказал, что тебе удалось в «Стриме» скопировать стиль общения в мессенджерах — с теми же опечатками, ошибками, но тебе всё еще не удается скопировать подростковую речь. Поэтому ты читаешь таких авторов, как Ксения Жукова, Софья Ремез, которые лучше знают подростков. Внимание, вопрос: в чем сложность подростковой речи? И делаешь ли ты успехи в познании подросткового сленга?

И: Сразу скажу, что особенность речи — это ни в коем случае не сленг. Ни в подростковой речи, ни в пожилой, ни в любой другой это не сленг. Сленг — это лексика. Лексика — это самый верхний и самый быстро меняющийся слой. Сегодня слова другие, через месяц третьи. Дело не в словах, не в лексемах, а в грамматике, то есть в синтаксисе. Успешно передать чью-то речь не значит скопировать характерные для нее слова. Нужно почувствовать интонационный строй: какой длины предложения, где делаются ударения… Ты всё это читаешь постоянно, а ушами постоянно это слышишь. Оно накапливается и наслаивается.
Я должен сделать каминг-аут. Мы написали книжку на сторону. Соня, жена, меня заставила. А если жена заставляет, деваться некуда. Она меня весь 2021 год заставляла, когда у меня не писалось. Она говорила: «Давай напишем свое? Давай напишем детское?» В итоге моего вклада там три копейки. Но написали мы с Софьей Ремез подростковую (13–16 лет) повесть. Без грязи, как говорят, но уже вполне с поцелуями. В общем, я в этом не виноват, я всю дорогу говорил жене, что не умею писать такие тексты. И я считаю, что у меня ничего не получилось. Ну, дальше, конечно, будут смотреть профессиональные люди в детской литературе.
А вопрос был про подростковую речь. Я читал то, что мне Соня подсовывала, думал: ну а что такое подростковое? Здесь одна речь, там другая. Мне стало в какой-то момент понятно, что авторы просто пытаются передать свою подростковую речь, мы же все были подростками. Поэтому я вспоминал, как мы общались с пацанами, друзьями в Бохане. И вот так вот написал.

А: Тебя еще спрашивают: слышал ли ты что-нибудь о макрофилософии, веришь ли ты, что ты сам причина всего происходящего в тебе и в мире?

И: О макрофилософии не слышал, честно. Я о причинах чего-либо перестал задумываться после того, как подростком прочитал «Войну и мир». Причем я читал с умом, не пропускал. Прочитал всё, включая эту скучищу в конце. И там было написано, что нет никаких причин, есть миллионы волей, которые сложно и необъяснимо пересекаются. Почему все было так в 1812 году? Да вот непонятно почему. Совпадение миллионов волей. Поэтому я прочитал и тут же успокоился. Просто происходит некий исторический процесс.

А: С какой мыслью ты обычно просыпаешься по утрам?

И: Наверное, с удовольствием просыпаюсь. Вот так мне повезло. Мне понравилось, как ответил Дудь на вопрос о том, что заставляет его вставать по утрам: «Мочевой пузырь». Я радуюсь, когда у меня мысли простые, когда меня будит мочевой пузырь.

А: Нужна же еще мотивация к тому, чтобы не лечь обратно?

И: Нет, нет. Я лежать как раз не люблю, я люблю сидеть. Вот у нас тоже в семье ссоры идут: Соня любит лежать, я не люблю лежать. Я люблю просто сидеть. И вот мы постоянно спорим, как мы будем лежать или сидеть. Так что если я встал, то любуюсь куполом Елоховского собора у себя за окном. И никаких особенных мыслей у меня нет, думаю, к счастью.

А: Спрашивают, какое любимое блюдо было в детстве. Наверное, пельмени?

И: Да, когда осенью забивают скот, много мяса. И все садятся перед морозами и трое суток лепят пельмени, не вставая. Потом пельмени замороженные и разложенные хранятся на веранде. Потом их ссыпают в большие мешки или бочки — это запас на зиму. Но пельмени для меня легкий перекус, как «Доширак», это не блюдо. Праздничным блюдом считались все эти салаты новогодние, потом просто курица с запеченной картошкой – в детстве это был какой-то деликатес. То есть пельмени из настоящего мяса – фастфуд, а курица с картошкой – почему-то деликатес. Торт любимый в детстве, помню, слоеный. Сейчас это называется «Наполеон», но там какой-то непонятный крем, а у нас делали слои из вареной сгущенки, причем вареной самостоятельно.

А: Твои близкие поддерживают тебя в творчестве? Были ли недопонимания с ними, например, мало времени уделял им из-за написания книг?

И: У меня близкие, наоборот, поддерживают и пинают меня к творчеству. Соня, самый близкий человек, говорит: «Уже пошел бы и написал что-нибудь». «Стрим» был дописан из-за нее. Мы познакомились, когда он был где-то на середине, с тех пор она меня постоянно подгоняла.

А: В общем, за каждым великим мужчиной стоит великая женщина.

И: Конечно! Мы смеемся друг над другом постоянно: «Синтаксис зажал!» Смеемся над книжками. И сейчас благодаря Соне я пишу вторую книжку. Она меня постоянно подпинывает. Ну, ради нее я и пишу. Я пишу, потому что знаю, что, если я эту главку сейчас допишу и отправлю ей в Telegram, она посмеется и пришлет три ржущих смайлика и сердечко. И это то, что я хочу получить сегодня, я пишу для этого.