3.5 DSCH

Мне захотелось поговорить с тобой о любви. Но я волшебник. И я взял и собрал людей и перетасовал их, и все они стали жить так, чтобы ты смеялась и плакала.
Евгений Шварц. Обыкновенное чудо

Европа-узловая — это то ли телефонный центр, из которого тянутся провода-нервы во все концы Старого Света, то ли мистический центр Европы, за который сцепились Гитлер the sleepwalker и Сталин the realist. А между ними — втянутые в их игры люди: Паулюс, Курт Герштейн, Хильда Беньямин. Русскую команду представляют Власов, Ахматова, Роман Кармен. И Шостакович — фигура, история жизни которого объединяет три десятка фабульно не связанных между собой глав. Кроме подробного, с длинными пассажами из разряда «и тут он с ошеломляющей пронзительностью понял...», пересказа биографии Шостаковича, в романе обильно интерпретируются/транслируются в слова его произведения, а о его жизни после войны рассказывается сквозь призму восьмого струнного квартета — я бы всю книгу озвучила мучительным тринадцатым с его стуком смычков о деку. То ли трещотка прокаженных, то ли блокадный метроном.

Книга как бы о Второй мировой, вернее — о людях, которые в условиях столкновения двух систем делают личный экзистенциальный выбор, но начинается она покушением на Ленина (кровь каплями — капала — из-под пули — Каплан), а заканчивается победой Вана Клиберна на конкурсе Чайковского. Все персонажи — реально существовавшие люди, ни одного вымышленного героя. События? Тут сложнее. Поначалу это документальный роман, но чем дальше, тем фантасмагоричнее: сны, видения, походы на другую сторону реальности, нибелунги...

У каждой главы свой (неназванный) рассказчик: вот здесь, похоже, говорит старый немецкий
вояка, там — безымянный чекист. Очевидна только последовательность: немец — русский — немец — русский. Такая структура — с претензией — не дает рассыпаться повествованию, но в какой-то момент претенциозность начинает утомлять, как утомляет и многословная, тягучая purple prose.

За произведения в духе «наши играют французскую жизнь» всегда берешься с опаской. С одной стороны любопытно, с другой — периодически хрюкаешь. У Фольманна все штампы на месте, но откровенной клюквы не так много (хотя, естественно, русские играют на balalaikas и пьют из samovars). Встречаются и откровенные ляпы (Власова якобы захватили недалеко от «места фатальной гибели Пушкина» — поинтересуюсь при случае у коллеги, почему она по два часа едет до своей дачи под Лугой, если тут всего несколько остановок на метро), и анахронизмы (якобы «Реквием» Ахматовой уже в сороковые наизусть цитировали «студенты, заключенные, крестьяне, проститутки») и просто смешные high status urka criminals. Хронология Великой Отечественной тоже порой корректируется в угоду фабуле. И все же дух (смрад) времени передан неплохо. Если бы еще немного урезать осетра и убрать раздражающую местами патетику, совсем хорошо бы было.