4 Бюстгальтеры на меху

Как-то так получается, что лучшие произведения молодой советской литературы второй половины 20-х годов неизменно посвящены теме разоблачения мещанства, здесь и Зощенко, и Булгаков, и Платонов. По поводу этой троицы можно судить по-разному, но известно наверняка, что у каждого из этих авторов были не простые отношения с новой пролетарской властью. А вот Маяковский был признанным глашатаем революции и новой жизни, однако он тоже отметился на фронте борьбы с мещанством, и отметился очень заметно. Выходит, на тот момент воинствующее мещанство было настолько глобальным явлением, что привлекало к себе внимание лучших творцов страны, причем разных политических окрасов. Так в чем же здесь дело?

А дело, наверное, в том, что Великая Пролетарская революция, победившая в нашей стране, пролетарской была только с точки зрения партийных идеологов, которым было необходимо легитимизировать, хотя бы в понимании исторической необходимости, свое право на власть, а по сути своей она была революцией мещанской, потому что именно мещане хлынули на поверхность общественной жизни в первые годы после Гражданской войны.

Традиционные носители культуры - дворяне - были объявлены персонами но-грата, их либо изгнали из страны, либо им приходилось скрывать свое происхождение, а следовательно не слишком "козырять" культурностью и воспитанностью. Так пальма культурного лидерства перешла к мещанам, людям грамотным, но малообразованным, нахватавшихся где-то чего-то по случаю и по верхам. Именно они породили тот убийственный новояз, на котором говорят герои Зощенко, и которым в пародийном ключе написан платоновский "Котлован". Герои Маяковского из его "антимещанских" пьес "Клоп" и "Баня" тоже носители того же новояза.

А, поскольку мещане стали эталонами новой культуры, то и не блиставшие образованностью представители классов крестьянства и гегемона-пролетариата, перенимали мещанские привычки и словечки, используя мещанское лекало как образец для подражания. Усугублению этого процесса служила Новая экономическая политика (НЭП), разрешавшая частную торговлю и мелкое предпринимательство. Советские дельцы были самыми яркими представителями стихийно формирующейся культуры, недаром слова мещанин и нэпман стали чуть ли не синонимами.

Советские идеологи понимали куда ведет эта тенденция и объявили войну мещанству и борьбу за нового советского человека, мещанство вместе с его "яркой" культурой объявлялось пережитком и подлежало искоренению.Поэтому литература, обличавшая и высмеивавшая воинственных мещан, была в тот период крайне востребована.

В своей пьесе Маяковский пытается заняться своего рода социальной генетикой, он вычленяет из рода "хомо сапиенсов" новый тип, обозначая его "обывателиус вульгарис". Именно так, по мнению гениального поэта, назовут люди коммунистического будущего (1979 год, как давно это было) оживленного представителя советского нэпманского мещанства - Пьера Скрипкина.

Кроме того, что пьеса сатирическая, она еще и фантастическая. Казалось бы, чего-чего ожидать от Маяковского, только не этого. Но чем он хуже остальных авторов, социальная фантастика в тот период была крайне востребована и ею грешили все: от Булгакова до Алексея Толстого. Вот и герой Маяковского оказывается попаданцем, чтобы позволить людям будущего на собственном опыте убедиться - какое же это безобразное убожество - советский мещанин. Пьер Скрипкин, на самом деле он Иван Присыпкин, но тяга к прекрасному, в его понимании, заставляет его изменить имя и фамилию, оказывается замороженным после пожара на собственной свадьбе, и возвращен к жизни при помощи передовой науки прекрасного коммунистического "далёко" через 50 лет.

Но, как выясняется, в версии Маяковского люди будущего далеко не так гуманны и толерантны, как оно сложится на самом деле, эти потомки победившей высокой культуры, например, записали в мещанские чувства и влюбленность тоже. Более того, когда Присыпкин исполнил под гитару один из забытых романсов, некоторые из потомков принялись вздыхать, мечтать, их потянуло танцевать и сочинять стихи, что тут же было классифицированно учеными как "эпидемия влюбленности".

Думаю, что в этих деталях проявилась ирония Маяковского по отношению к большому количеству произведений того времени, описывающих будущее общество равенства и справедливости. Поэт смеется не только над своими современниками, но и над их потомками, показывая как могут выглядеть дети и внуки современных ему Присыпкиных и Баянов. Это было довольно рискованным трюком, смеяться над коммунистическим завтра не разрешалось никому и даже Маяковский не был исключением, ему оень сильно досталось за эту пьесу от "правильных" литературных критиков.

Пьеса родила несколько... мемов, как модно говорить сейчас. Самый яркий из них - "бюстгальтеры на меху" - несколько раз повторяющаяся навязчивая реклама в универмаге. Ну, и обучение Баяном Присыпкина хорошим манерам: два галстука одновременно не завязывай, накрахмаленную рубашку навыпуск не надевай, а, если приспичит почесаться, так незаметно сделать - это целая наука.

В общем, читайте великого пролетарского поэта и драматурга, и получайте удовольствие:
Читай Маяковского - разрешено.
Это познавательно и очень смешно.