4.5 Детство затаилось внутри, драное и дырявое, словно проеденный молью половик

Моя любовь к автобиографиям держится на том, что это всегда отчаянный крик одиночества и мольба быть услышанным. Я никогда не могу пройти мимо. Так в моих руках оказалась копенгагенская трилогия.

Тове Ирма Маргит Дитлевсен — датская писательница и поэтесса. Родилась в Копенгагене в рабочей семье. Литературную деятельность начала как поэтесса, первые стихи написала в десять лет. Стихи первых сборников были наполнены раздумьями о судьбе женщины. Поэтессу интересует, прежде всего, мир женской души, женская участь. Дитлевсен также получила известность как детская писательница и поэтесса. Была замужем четыре раза. Покончила с собой в 1976 году, приняв смертельную дозу снотворного.

В жизни маленькой Тове не было великих потрясений, на ее жизнь выпало не больше и не меньше бед, чем на жизнь любого ребенка, растущего в условиях рабочей бедноты. Могло быть хуже, могло быть лучше. Тове имела то, что имела, и не сокрушалась об этом. Судьба не балует нас широким спектром выбора, и дети понимают это как никто другой. Они благодарны за то, что имеют, потому что жизнь не считается с детьми, участь которых, стать заложниками чужих решений на многие годы.

Тове ценит, что в ее общей с родителями комнате есть подоконник, на котором она может сидеть, а не рассуждает о том, что у нее нет целый комнаты. Дети благодарны и неприхотливы, даже если нам все время кажется, что все иначе.

Тове воспринимает детство как неравный бой, выйти из которого целой не получится. Современные реалии оберегают детей, реалии 1920-х считали детей пустым местом, и лишь взрослые люди заслуживали уважения.

Незаметно наблюдаешь за взрослыми, чье детство затаилось внутри, драное и дырявое, словно проеденный молью половик, о котором все позабыли и больше им не пользуются. По ним не скажешь, что у них вообще было детство, и не решаешься спросить, как им удалось вырваться из него без глубоких шрамов и отметин на лице. Впору заподозрить, что они воспользовались потайным ходом и облачились во взрослую форму многими годами раньше.

Тове пишет о мире своего детства. О родной улице, доме и соседях. Мир для ребенка - это то пространство, в котором он чувствует себя в безопасности. Как и любой ребенок, воспринимающий свой дом, свою комнату, свой уголок, свою маленькую ореховую скорлупку в пределах которой проходит каждый его день и вечер, за целый мир. Тот мир, где царит безопасность и любовь, даже если это всего лишь крохи. Потому что внешний мир враждебен и оттого пугающе тесен, а мир твоего детства, мир твоего безопасного уголка принимает тебя на твоих условиях, он доброжелателен и оттого бесконечен.

Мне вспоминается цитата из «Гамлета» Шекспира: "О боже, я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны." И дурной сон, в случае Тове, это взросление, это враждебный внешний мир, который уже протянул к ней руки, чтобы вцепиться мертвой хваткой и уже никогда не разжать своих пальцев.

Однажды, Тове все же сможет вырваться из этой хватки, приняв смертельную дозу снотворного, но об этом мы уже не прочитаем в ее автобиографии.

Только смерть может освободить, и поэтому о ней много думаешь и представляешь ее себе добрым ангелом в белых одеяниях, который однажды ночью поцелует твои веки — и те уже никогда не поднимутся.