3.5 Отпусти

Вероятно, странно читать биографию/мемуары людей, о которых ничего не знаешь, да и от мира кино достаточно далека. Тем не менее, сама форма привлекла: 100 писем в одну сторону, которые никогда не будут отправлены: получать их больше некому.

Во всех письмах настоящее смешано с прошлым. Читаем про прошлого Сережу (он же Иван), который Добротворский, про настоящего Сережу (который и не Сережа), про Лешу (ну хоть он реально Леша). Конечно, помимо мужчин Карины встречается ещё множество людей питерской кинематографической и театральной тусовки 90-х. Интересно ли? Пожалуй, если вы знаете, кто эти люди. Это в целом черта нон-фикшна, так что ни плюс, ни минус, просто характеристика.

В этом мире любовь не исчезает. Даже если ее главная задача — исчезнуть.

К концу умудрилась всплакнуть, хотя едва ли такую любовь кому-то пожелаешь. Да и о любви ли книга? Или о лютой созависимости (и зависимости заодно), мифе и кино этих отношений? Автор пишет, как ходила к психотерапевту по поводу РПП; думается мне, это только верхушка айсберга — судя по тому, что содержится в этих ста письмах. Взять хотя бы её потрясающую непоследовательность: Сереже нельзя пить, но Карина может напиваться в хлам — это же другое, у неё же нет бытового алкоголизма в анамнезе. Или вот что она пишет про своего нового Сережу:

— Я не гурман, ты же знаешь.
Меня это сердит:
— Что значит — не гурман? Нельзя же объявить вот так тупо: я — одноклеточный простой парень, никаких ваших изысков мне не нужно, а нужно только набить желудок. Вкусовые рецепторы — как мускулы, их надо тренировать. Это ведь тоже работа над собой.
Сережа молчит, но в его глазах я читаю: «Зачем?»

Может, конечно, я тоже одноклеточная дамочка, но почему бы не отстать от парня со своими лангустами и буйволиной моцареллой. Любопытно, интересно, допускаю, что вкусно… но не всем.

Или вот такое:

Удивительно, что я, сознающая, как опасна фиксация на еде и худобе, теперь мучаю Сережу. Отнимаю у него белый хлеб, варенье и сахарницу, не позволяю доесть слоеную булочку с шоколадом и все время прошу:
— Не толстей, ладно?

Это вообще что?

Некоторые мысли мне действительно понравились. Другой вопрос, что в данной ситуации применять их кажется странным. Впрочем, каждому своё.

А что, если люди такие и есть, какими их видят любящие глаза в момент наивысшей влюбленности? Что, если этот любовный свет высвечивает их сущность?

Однако неприязнь ко всем участникам этой истории была, откровенно говоря, сильнее симпатии. Один срывается и пьет, бьет, употребляет. Другая живет на два дома с двумя мужиками, а после манипулирует своим новым юношей, пытаясь вылепить из него то, что из него никак не получится.

Книга одновременно интересна и неприятна. Неприятна участниками, но бесконечно болезненна и близка чувством утраты, с которым пытаешься жить.

Как можно теперь спать? И как можно теперь жить?