4.5 Кто ты?

Меня зовут Дом, и это имя похоже на мантру, когда закрываешь глаза из ночи в ночь и крутишь его в голове. 

Дом. 

Домм. 

Омммм. 

Как будто так действительно можно успокоиться. 

У меня сотня глаз, но я наполовину слеп – сначала они чернеют, потом закрываются, и никто не спрашивал меня, хочу ли я этого сам, потому что всем интересно только то, чего хотят они. Они хотят перестать бояться, но не могут понять, что для начала нужно прекратить прятаться. Они хотят не взрослеть, но не могут понять, что для этого нужно умереть в младенчестве, как делает большинство таких, как они.

Они. Не. Жильцы. 

Некоторым из них везет больше - у них получается не родиться. Обвившаяся пуповина, дефект развития, родительский страх, собственный страх, уберите, уберите врачей, вот почему так страшно видеть врачей тем, кто все-таки смог. Первое, что ты увидел в своей жизни, работает в Могильнике. Это ли не ирония? 

Не ирония ли то, что моего благословления хотят дети, у которых на месте все руки и ноги, да и голова работает хорошо? Не ирония ли, что они думают обо мне, как о сверхразуме, который может принять или не принять? Я не принимаю никого. Я просто Дом. Дети, которые живут в моих стенах, не выбирали меня, вряд ли таким вообще позволяется выбирать, как, собственно, и многим детям до своего совершеннолетия.

Я постоянно чувствую себя несовершеннолетним, потому что мне не позволялось выбирать их. И, несмотря на это, я помню их поименно, я знаю их всех – нескладных мальчиков и девочек, сбившихся в стаи, которыми руководят звериные инстинкты: защищать свою территорию, выбирать охотничьи угодья, грызть за своих, уступать вожаку. Бояться Хозяина. Бояться наружности. Спать, сбившись в большой теплый ком. Не ради тепла, просто так, кажется, безопаснее. Если бы я был человеком, я бы жил сам в себе, и сомневаюсь, что вы нашли бы кого-то такого же изувеченного, распираемого изнутри громкими бранными выкриками, проступающими подкожно, дикого и сострадательного. Сострадательные сходят с ума в первую очередь, и если это не сумасшествие – чувствовать их всех, живущих во мне, то я даже не знаю, что.

Меня зовут Дом. Я сомневаюсь в этом. Слишком много имен, чтобы быть уверенным, что это – мое, а не мальчика, чья кожа покрывается язвами от прикосновения. Может быть, я кто-то другой. 

Меня зовут Длинная Габи, я сплетаю длинные ноги в косичку и стрелки на моих колготках тоже длинные, но дело совсем не в стрелках, а в том, кто я такая. Мне говорят, это лечится. Я соглашаюсь и хожу в чужие комнаты по ночам, и это помогает гораздо лучше, чем чье-то лечение, а еще можно трогать пластинки с хорошей музыкой.

Меня зовут Рыжий, я умираю каждый день. Каждые несколько часов, если смотреть на мою пепельницу, но никто не смотрит на нее и на меня - тоже, потому что боятся столкнуться с самим собой. Я не снимаю их отражения с глаз. Если потребуется, я встану перед всеми – смотрите. Смотрите на меня, посмотрите на меня, ну посмотрите же, как ваши собственные лица скачут в зеленых стеклах очков, и спрячьте бритвы. Я вас знаю. А вы?

Меня зовут Горбач, в теплое время года я живу на дереве и играю на флейте. Флейта – почти дерево, поэтому мы находимся в полной гармонии, по крайней мере, два любимых моих существа можно считать одним целым. Я играю один не потому, что люблю это – просто при всех не получается. Просто мое время еще не пришло. Я знаю. Я поведу их из дома в пруд.

Меня зовут Крыса, под моим ногтем бритва, и никто не знает, под каким из. Ирония в том, что я тоже нет. Иногда я царапаю себя во сне и вспоминаю, но сейчас сомневаюсь даже в том, что бритва действительно существует, а главное, что существую я. Меня зовут Крыса. В моем языке не существует слова «крыса» в мужском роде, но если бы оно было, не было бы оно моей кличкой на самом деле? Меня зовут Крыса. Кто я? 

Меня зовут Альбатрос. Это не мое имя, и я не прячу настоящего – его все знают, но мало кто говорит в лицо. Меня зовут Альбатрос, и я никогда не переступлю порог Дома не потому, что здоров. Просто пока что нужен кому-то. Просто пока что могу писать о нем, как о себе, и в то же время знать, что выдерживаю дистанцию. Таким вещам иногда необходимо дать приблизиться и почти ожить. Ему, как никому, нужно почувствовать себя человеком.

Я Дом. Я стою в месте, которое называют Расческами. Я красив и уродлив одновременно – зависит от того, с какой стороны смотреть, сверху или снизу. Сам смотрю прямо и вижу сколотый островок, на котором живут дети, выпавшие из колясок, но скорее из наружности.

С какой стороны посмотрите вы, меня не волнует.

Меня зовут Дом. Кто я?