Странная и покалеченная судьба романа «Франкенштейн» (ч. 3)

Спустя две сотни лет, готовы ли мы к правде о романе Мэри Шелли?

Фредерик Дуглас , родившийся в семье рабов за год до публикации Франкенштейна , продолжил жанровые традиции невольничьего повествования, рассказав в автобиографии о том, как, договариваясь с белыми мальчишками о небольших уроках, он выучился читать. В 12 лет, познакомившись с диалогом «Беседа господина и раба», напечатанным в сборнике эссе, стихов и диалогов на политическую тему «Колумбийский оратор» (Columbian Orator), он осознал, в каком положении находится его народ (за эту книгу он заплатил 50 центов. Она стала одной из тех вещей, которые Дуглас захватил с собой, когда бежал от своего господина). Так он попрощался с детством. Позднее он оставил запись, которая могла бы принадлежать и самому творению Франкенштейна:

Чем больше я читал, тем больше я начинал питать отвращение и ненависть к своим угнетателям.

Существо также прощается со своим детством — оно находит дневник Франкенштейна, в котором описывается эксперимент, и узнает, каким образом оно было создано и как несправедливо с ним все это время обходятся. Именно в этот момент его история превращается из автобиографии новорожденного ребенка в автобиографию раба. Как писал Дуглас:

Часто меня не покидало чувство, что решение научиться читать стало скорее проклятием, нежели благословением. Перед взором предстало мое бедственное положение без спасительной надежды на обратное.

Аналогичным образом рассуждает и существо:

Познание лишь яснее показало мне, что я — отверженный.

Дуглас добавляет:

Я часто осознавал, что сожалею о своем существовании и лучше бы мне быть мертвым.

В свою очередь, существо сетует:

Проклятый, проклятый мой создатель! Зачем я остался жить?

Дуглас ищет свободы, а существо — отмщения.

К многочисленным моральным и политическим спорным моментам романа Шелли также относится вопрос о том, стоит ли винить Виктора Франкенштейна за создание чудовища — этакое посягательство на созидательную силу Бога и женщин — или за неспособность любить это существо, заботиться о нем и воспитывать его. Модель «Франкенштейн = Оппенгеймер» рассматривает только первый вариант. Однако, это — примитивная трактовка романа. По меткому замечанию некоторых критиков, во многих аспектах романа затрагивается проблема запрета рабства, а революция, на которую «Франкенштейн» наиболее явно ссылается, является не французской, а гаитянской. Для аболиционистов Великобритании ее события наравне с продолжающимися восстаниями рабов на Ямайке и других островах Вест-Индии, экспортирующих тростниковый сахар, ставили более глубокие и сложные вопросы свободы и равенства, нежели революция во Франции, так как подразумевали обсуждение вопроса расового неравенства. Годвин и  Уолстонкрафт были аболиционистами так же, как и Перси с Мэри Шелли , которые, например, отказались от употребления сахара из-за способа его добычи. Несмотря на то, что в 1807 году Великобритания и Соединенные Штаты наложили эмбарго на импорт рабов, дебаты о рабстве на территории Великобритании продолжались вплоть до 1833 года, пока не было принято окончательное решение об освобождении. Чета Шелли пристально следила за этими спорами. Так, еще за несколько лет до того, как Мэри начала работу над «Франкенштейном», а затем и во время написания романа они вместе прочли несколько книг об Африке и Вест-Индии. Перси Шелли принадлежал к лагерю тех аболиционистов, которые требовали, чтобы процесс освобождения рабов протекал не быстро, а постепенно, опасаясь того, что те, будучи притесняемыми так жестоко и столь долгое время, без доступа к образованию, в случае безоговорочного освобождения захотят кровавой расправы. Так, он задавался вопросом:

Способен ли тот, кто еще вчера являл собой втоптанного в грязь раба внезапно обрести свободу ума, выдержку и независимость?

Учитывая тот факт, что прочитанные Мэри Шелли книги делали особый акцент на отличиях внешности африканцев, в созданном ею образе существа явно выражен расовый компонент — монстр описан как африканец, а не как европеец. Так, он сообщает:

Я был сильнее их, мог питаться более грубой пищей, легче переносил жару и холод и был гораздо выше ростом.

При театральной адаптации романа это описание превратилось в карикатуру: начиная с постановки 1823 года, актер, игравший роль «________», пользовался синей краской для лица — цвет, который скорее характеризовал его как небелого человека, нежели как неживого. Именно на эту постановку ссылался в 1824 году Джордж Каннинг — аболиционист, министр иностранных дел Великобритании и глава Палаты общин — во время парламентских дебатов на тему запрета рабства. Показательно, что в своей речи Каннинг одновременного упомянул и изображенное в романе как новорожденный ребенок существо, и культурный образ африканцев как нации с детским уровнем умственного развития и цивилизованности. Во время дебатов он заявил следующее:

Ведя речь о негре, сэр, мы должны держать в уме, что ведем речь о создании, обладающем силой и телом взрослого мужчины, но интеллектом исключительно ребенка. Подарить ему свободу с учетом мужественности его физической силы, зрелости его физиологических страстей, но детской природы его необученного разума означало бы пробудить к жизни существо, напоминающее собой прекрасную фантазию из одного недавнего романа.

В постановках же конца 19 столетия создание уже демонстративно носит костюм африканца. Даже экранизация Джеймса Уэйла 1931 года, в которой Карлофф пользовался зеленой краской для лица, продвигает идею изображения существа как представителя чернокожей расы — в кульминационной сцене фильма его линчуют.

Как несколько лет тому назад заметила литературовед Элизабет Янг в своей работе «Черный Франкенштейн: как создавалась популярная американская метафора», поскольку персонаж существа можно толковать как аллегорию рабства, «Франкенштейн» занимает исключительное место в американской культуре.

Зачем жить, когда я, на самом-то деле, мертв,

— в 1829 году задался вопросом чернокожий аболиционист из Бостона Дэвид Уокер в памфлете «Призыв к цветным гражданам мира». Своей работой он на полтора столетия предвосхитил сборник эссе Элриджа Кливера  Душа во льду . Накануне Гражданской войны Севера и Юга Фредерик Дуглас во время выступления в Нью-Йорке произнес следующие слова:

Куда не глянь, американский народ превратил этого монстра — рабство — в своего домашнего питомца.

Монстром называли и чернокожего раба Нэта Тернера, возглавившего один из бунтов, и белого аболициониста Джона Брауна. К середине 19 века монстр же Франкенштейна регулярно появлялся в американских политических карикатурах в виде практически полностью обнаженного чернокожего мужчины, жаждущего отомстить породившему его народу, символически воплощая в себе сам феномен рабства.

К тому моменту Мэри Уолстонкрафт Годвин Шелли уже не было в живых, а ее сумбурная генеалогия была забыта. Почти все, кого она любила, скончались раньше нее, причем большинство из них — еще в юности. Ее сводная сестра Фанни Имлэй покончила с собой в 1816 году; Перси Шелли утонул в 1822; лорд Байрон заболел и умер в 1824 году в Греции, оставив Мэри Уолстонкрафт Годвин Шелли, по ее же словам, «последним реликтом и представительницей любимейшего рода тогда, как все мои спутники вымерли прежде меня».

Для романа, который она написала через 8 лет после «Франкенштейна», Мэри Шелли выбрала тему одиночества. Изданный в 1826 году, когда автору было 28 лет, Последний человек рассказывает о событиях 21 века: после эпидемии ужасной чумы вживых на планете остался один единственный человек, однако, он не сумел — при всей своей изобретательности и знаниях — никому спасти жизнь. Понянчить малыша. Почитать. Нашла малыша мертвым.

Джилл Липор (Jill Lepore)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ