Самые стереотипные образы в детективах. Зачем они нужны?

Образы жанра детективного убийства довольно часто повторяются. К тому же, всем нам они хорошо известны.

Для меня фаворитом является отдалённый остров: бесплодный и пустынный, окружённый бушующим синим морем, с такой редкой растительностью, что нет места ни для одного укрытия; слишком далёкий от материка, чтобы до него доплыть; с одиноким невзрачным домом. Идеальное место для убийства.

Мой дебютный роман «Восьмой детектив» (The Eighth Detective) — это книга, посвящённая загадкам убийств и их стереотипным образам. В центре сюжета находятся автор-затворник Грант Маккалистер и сообразительный молодой редактор Джулия Харт. Девушка встречает писателя, чтобы обсудить переиздание некоторых его старых рассказов, которые были недоступны на протяжении почти 30 лет. В то время, как Джулия пытается раскрыть все секреты, которые могут привести к раскрытию убийства, а могут и запутать его ещё больше, некоторые рассказы Гранта воспроизводятся в едином романе.

Я хотел, чтобы эти истории, якобы написанные в 1930-х годах, имели все признаки «Золотого века» детективной фантастики, именно того периода между войнами, который дал нам Агату Кристи и её коллег, а также те элементы, которые мы сегодня ассоциируем с классической тайной убийства.

Поэтому я и добавил множество метафор и образов: отдалённые локации; загородные дома; персонажи, выделяющиеся своей эксцентричностью; семьи, управляемые ворчливыми «марионетками»; тела, спрятанные в туалетах, на чердаках и кроватях, не принадлежащих им; отравленные напитки и исчезающее оружие. Но только приступив к написанию, я задумался, как же все эти вещи и образы стали стереотипными, и почему так много авторов постоянно к ним возвращаются. Что меня поразило, так это то, насколько полезными могут быть данные образы с точки зрения построения сюжета. Каждый из них предлагает лёгкий и короткий путь для писателя и множество страниц запутанного, но интригующего повествования.

Возьмём, к примеру, удалённые локации. Они создают особую атмосферу при прочтении, однако, что более важно, это их роль в сюжете. Наша тайна убийства должна предоставить читателю ограниченный список подозреваемых, а также обещание, что один из них позже будет разоблачён в качестве убийцы. Нам нужно заверить читателя, что преступление не могло быть совершено проходящим мимо незнакомцем. Но нет никакой нужды лишать себя покоя, пытаясь оправдать и подтвердить эту придуманную ситуацию, когда за нас это может сделать местность. В этом и есть прелесть отдалённых мест, безмятежных, сельских или иных. Этот образ действует как повествовательный ярлык.

Использование острова, описанного выше, доведено до крайности. Наиболее запоминающееся и известное упоминание такой локации было в романе Десять негритят , настолько успешном и влиятельном, что он мгновенно установил данное местоположение в качестве знакомого всем образа жанра. И даже сейчас этот троп остаётся не менее популярным, чем в то время, когда он был использован в первый раз.

Замысел книги Агаты Кристи прост: десять человек застряли в неизвестности, и кто-то убивает их, одного за другим. Именно остров убеждает нас, что убийца должен быть одним из десяти, поскольку единственные прохожие — это люди, проплывающие мимо на лодках, которых можно заметить за много миль. Однако здесь остров служит и другой цели: он удерживает жертв в ловушке, пока их убивают одну за другой. У них нет лодки, и надвигается ужасающий шторм. Вы можете себе представить, на что пришлось бы пойти, если бы вы захотели создать похожую историю, но в более многолюдном месте?

Другие тропы Золотого века также утилитарны, хотя, возможно, и в более тонком смысле. Задумывались ли вы когда-нибудь, почему все подозреваемые в загадочном убийстве, кажется, недавно посетили магазин костюмов? Существует множество различных профессий: врачи, актёры, дипломаты и огромное количество отставных военных с бонусом в виде необычной национальности. Цель этой довольно странной группы персонажей — отделить подозреваемых, не различая их с помощью психологии. Мы не хотим, чтобы читатель смог сделать точные выводы, опираясь на их поведение. Дороти Л. Сэйерс — одна из моих любимых писателей, но она единственный автор детективов, концовки которых я постоянно угадываю. Её персонажи просто слишком хорошо прорисованы.

Я не могу придумать лучшего примера образа, о котором мы говорили выше, чем настольная игра Clue и её экранизация («Улика»), где подозреваемые буквально взаимозаменяемы (убийца выбирается случайным образом перед началом игры, а в фильме есть три противоречивых концовки), поэтому каждый из персонажей выделяется не более чем цветом кожи, профессией или семейным положением в случае женских персонажей. По крайней мере, так было в британском оригинале, где были Профессор, Полковник, Его Преподобие, Медсестра, Мисс и Миссис.

А что насчёт образа трупа, находящегося в необычном месте? В идеале мы хотим, чтобы наше мёртвое тело было обнаружено в самом маловероятном месте: посреди лабиринта живой изгороди или скрытое за солнечными часами. Библиотека — знакомо; поле для гольфа было фаворитом Золотого века. Я бы предположил, что причина, по которой этот образ повсеместно распространён, заключается в том, что он обеспечивает удобный и лёгкий переход от трагедии к загадке. Если обстоятельства смерти достаточно причудливы, это почти заставляет персонажей забыть о тяжёлом положении погибшего и сразу же задуматься, как же всё это произошло.

С другой стороны, подсказки должны быть максимально банальными, чтобы решение нашей головоломки зависело от чего-то настолько обычного, что никому не могло бы даже прийти в голову. Забудьте об отпечатках пальцев и пятнах крови: в романе Золотого века вас, скорее всего, осудят из-за пуговиц или билета на автобус. В произведении Убийство в Восточном экспрессе , например, все, что было найдено рядом с телом — это ёршик для чистки трубок, спичка, носовой платок и обгоревший лист бумаги. Этот образ напоминает сюрреалистическую технику сборки, объединяющую повседневные предметы в невероятные комбинации, но, как и другие, он служит определённой цели. Я бы предположил, что причина этого в том, чтобы сделать подлинные подсказки неотличимыми от отвлекающих факторов, и наоборот.

Одно из моих любимых клише, связанных с загадочными убийствами — это образ сварливого патриарха или стоящей во главе женщины (матриарха). Это фигура, которую мы встречаем во многих загадках Золотого века, в том числе в Скрюченный домишко и Свидание со смертью . И именно это подпитывает эффектную иронию, которую мы наблюдаем в фильме «Госфорд-парк». Как и другие образы, у него есть и функциональный аспект. В частности, он решает проблему поиска жертвы с довольно гнусным жизненным опытом, когда есть семь или восемь правдоподобных причин, по которым кто-то может хотеть их смерти. Вместо этого сварливый патриарх называет всем причастным как минимум две причины для их убийства. Если одной неприязни недостаточно, за кулисами обязательно должна быть сложная система наследования.

«Восьмой детектив» обильно использует все эти и многие другие образы. Здесь изображена разгневанная бабушка, убитая одним из родственников; множество актёров, врачей, флористов и полковников; убийство, которое раскрывается с помощью простого шарфа и коробки конфет; детектив, который находит тело в собственной постели.

И, конечно же, далёкий остров.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ