Почему Воннегут?

Едва ли не каждый второй участник мужского пол указывает в своём профиле в Тиндере, что его любимый писатель – Курт Воннегут. Это чертовски странно, хотя я пока не уверена, что это странность.
 
– …Если бы это был хоть кто-то вроде Чака Паланика, я бы всё поняла. Ты читала «Удушье» о сексоголике? – я сжимаю своё горло руками и трепещу.

– Ага, – Люка мрачно кивает. – Ну или Буковски.

– Да! – взвизгнула я. – Точно! Буковски. Вот именно!

Перекусив, мы ходим с Люкой кругами возле кафешки под слабым весенним солнцем. Ей понравился мой рассказ о чудесатостях Тиндера. Я заметила, что женатикам моя история про Тиндер нравится – она для них смешна и интересна, а вот холостые мои друзья говорят, что она позорна и ужасна. Дело в том, что в калгарийском сегменте Тиндера – среди сверкающих ружей и мерцающих чешуек только что пойманной рыбы, оленьих туш и камуфляжа, среди «охотников-подельников», растопыривших свои пальцы буквой V и гордо «живущих полной жизнью» – я заметила странный и как будто бы литературный феномен. Едва ли не каждый второй участник мужеского полу указывает в своём профиле, что его любимый писатель – Курт Воннегут . Это чертовски странно, хотя я пока не уверена, что это странность.

Я-то сама никогда и ничего не читала у Воннегута. Я подумала и вспомнила только одного человека, который его любил – Тревора С. из двенадцатого класса моей английской школы. У него была пламенная страсть к  «Бойне номер пять» , колючие синие волосы и проблемам с весом, как и у меня. Мы не были друзьями, хотя я не знала никого другого, кого книги сводили с ума так же, как и меня. Может, поэтому я и вспомнила, что он любил «Бойню номер пять», хотя я помнила только название – поразительное и застревающее в мозгу. Больше ничего не помню про Тревора, ну, только то, что он всегда носил одну и ту же большую черную толстовку и что я представляла, будто он в меня влюблен. Думаю, вам не надо объяснять, что Тревор не пользовался популярностью? Кстати, я тоже. Но если нашу популярность сравнивать, то я считала, что моя всё-таки на ступеньку выше его; поэтому и не обращала на него особого внимания.

Короче, я спрашиваю Люку, читала ли она Курта? Нравится ли он ей? Согласна ли она, что он больше всего подходит именно полным синеволосым старшеклассникам? И стоит ли тратить на него время?

Люка задумывается, потом ее лицо расплывается в гримасе Буковски. Солнечный зайчик промелькивает по ее скулам, и я с восторгом, совершенно свободным от зависти, понимаю, почему говорят «сияние беременной».

Она открывает рот, чтобы сказать что-то, несомненно, умное, но прежде, чем она успевает вымолвить хоть одно слово, в наш разговор вклинивается парень с помпадуром, в кожаной куртке и очках-консервах; его шарф развевается, как будто его надул ветер. До этого момента он стоял себе, прислонившись к стойке для велосипедов возле двери кафешки, и, похоже, ждал, когда объявят номер его заказа.

– «Бойня номер пять», – рявкает он.

– Простите? – говорю я, делая шаг назад.

Люка сгибается от смеха.

– «Бойня номер пять», – говорит он с уверенностью пилота, роль которого играет со всей очевидностью. – «Бойня номер пять» – это единственная вещь, которую вам нужно прочитать. Считайте, что вы прочитали всё, если прочитали «Бойню».

Похоже, он собирается дать мне еще какой-то совет, но я хватаю Люку за рукав, чтобы убраться отсюда поскорей.

– Это как раз… – пытается сказать Люка сквозь смех, – то единственное, что я у него читала.
 

* * *

Конечно, не все в Тиндере пишут, кто у них любимый писатель. Но в таких случаях надо действовать по принципу, который приписывают Джону Уотерсу : «Если вы идёте к кому-то домой и у него нет книг, не спите с ним». Мой профиль в Тиндере энергичен и демонстрирует литературную выучку: в нём аккуратно перечислены мои любимые авторы – Элизабет Бишоп , Энн Карсон , Мэгги Нельсон . Но по секрету скажу: если бы на каком-нибудь свидании парень догадался меня спросить, что я думаю насчет «Стеклянного эссе» Энн Карсон, он бы быстро разоблачил моё бахвальство. Но такого ни разу не случилось. Даже на свидании с одним самопубликующимся автором, который заманчиво объявил в профиле, что его любимая книга – «Возлюбленная» Тони Моррисон . Естественно, я его спросила, видел ли он когда-нибудь привидение (мои закидоны на первых свиданиях весьма неожиданны). Он усмехнулся: «Разве ты веришь в привидения?» И это он спрашивает после того, как я ему внятно дала понять, что верю в них всем сердцем, упомянув, что в начале нулевых смотрела дневное телешоу «Переправа» экстрасенса Джона Эдварда! Да, верю. Самопубликующийся автор издал конский храп возмущения «ошибкой эволюции». «Ошибка эволюции» – это я. Потом он хмыкнул и сказал, что думал, люди давно избавились от потребности в древних суевериях…

Так часто заявляемая любовь к Воннегуту вызывает интеллектуальный интерес потому, что в сервисах знакомств практически нет ничего интеллектуально интересного. В общем, решила я почитать этого Воннегута. На худой конец, такое знание сделает мою застольную болтовню еще ярче. Решено: прямо с завтрашнего дня начинаю читать Воннегута и встречаться только с теми, кто называет его своим любимым писателем. Это будет актуальное и необычное литературное исследование. Волшебная лоза для отыскания настоящей любви.
 

* * *

Первое, что вы заметите у Воннегута, – его любовь к простым, сильным предложениям. В его книгах следить за повествовательной и сюжетной линией так же легко, как следить за игрой в вышибалы; может, именно поэтому его любят старшеклассники. Но не вздумайте принять воннегутовскую синтаксическую простоту за плохое мастерство. Книги Воннегута цветут точно выбранными глаголами и удивительными образами. Возьмем, например, фразу голубой мечты из  «Колыбели для кошки» : «Он причмокивал губами, лоснящимися от жира альбатроса, от его дыхания пахло ацетоновым клеем». Остановитесь и прочтите это вслух. Какой свежий, рассыпчатый язык! Какая фантазия! Или присмотритесь к репликам Цирцеи Берман, мегеры из романа «Синяя Борода» , одного из самых проработанных женских персонажей Воннегута. «Судя по вашим картинам, для вас факты вроде яда» (сказано Рабо Карабекяну, рассказчику). Какая язва! «Прихлебатель и грошовая свистулька в американской литературе» (о напыщенном писателе Поле Шлезингере). Наотмашь!

Любитель энергичного стиля, Воннегут не раз выражал отвращение к точке с запятой. Читая сборник его эссе «Человек без страны» (2005), вы можете смутиться таким странным афоризмом: «Вот вам урок творческого письма. Первое правило: не используйте точку с запятой. Точка с запятой – трансвестирующий гермафродит, который абсолютно ничего собой не представляет». (Кстати, «гермафродит» – часто встречающееся у Воннегута сравнение. Например, поклонник Муссолини Дэн Грегори из «Синей Бороды» называет Жанну д'Арк гермафродитом после того, как Рабо приводит ее в качестве примера женщины, добившейся успеха за пределами домашнего хозяйства; в тот момент Рабо не может припомнить никого другого.) В любой из книг Воннегута вообще трудно найти больше, чем горсть сложноподчинённых предложений. Да он и запятую-то использует редко. Зато весьма падок до курсива.

Нетрудно представить Воннегута идеологом подросткового мачизма. Его книги испещрены рукописными слоганами типа тех, что пишут на стенах общественных туалетов, и карикатурками – например, похожим на типографскую звездочку рисунком попы в прологе «Завтрака для чемпионов» . Голос Воннегута полон духом той самой непочтительности и анархизма, который пронизывает подростков спокон веков. Стиль его насмешливый, но при этом настолько сдержанно-саркастический, что сразу замечаешь, насколько далеко отстоит он от того разгула ненависти и оскорблений, который бушует вокруг нас. Наши нынешние насмешливость и сарказм расцвели таким пышным цветом и создали такую угрожающую нам самим атмосферу, в которой почти невозможно – потому что всегда будет для кого-то оскорбительно – пошутить хоть как-нибудь (подробнее об этом потом).

И всё-таки, несмотря на удовольствие от непочтительности Воннегута, слишком легко захлебнуться в трясине его сексизма, доходящего до откровенного женоненавистничества, который марает сюжеты его романов. Непрерывная шеренга рассказчиков-мужчин, военных ветеранов, которые вожделеют и в итоге обычно спят с гораздо более молодой женщиной. Возьмите, например, восемнадцатилетнюю Мону Монзано из «Колыбели для кошки», обитательницу вымышленного карибского острова Сан-Лоренцо, которую дважды разведенный рассказчик называет «изумительной мадонной-полукровкой».

Женские персонажи Воннегута часто настолько шаблонны и плохо прорисованы, что при встрече с ними невозможно удержаться от очередной волны злости. Особенно это заметно в «Бойне номер пять». Мать Билли Пилигрима (которую Билли, естественно, не любит) описана как «совершенно стандартная, милая темноволосая белая женщина с высшим образованием». Жена Билли – «машина по имени Валенсия», очень богатая, некрасивая и «огромная как дом, потому что без конца что-то ела». Сам Билли считает женитьбу на Валенсии симптомом своего заболевания. Она умирает от истерики и неправильного вождения. Порнозвезда Монтана Уайлдбек, очень молодое и пышное существо, захваченное, как и Билли, в плен тральфамадорцами и помещенное в их инопланетный тральфамадорский зоопарк, нянчит ребенка от Билли в то время, как Билли косит от родительских обязанностей, предаваясь путешествиям во времени по собственному усмотрению. Воннегут иллюстрирует грудь Монтаны грубым рисунком, на котором между сосками, похожими на противокомариную спираль, изображен медальон со строками молитвы о спокойствии и терпении, – намёк на его двойную манию: секс с молодыми женщинами и свободу воли. В прологе «Бойни номер пять», где рассказчик, похожий на Воннегута, объясняет двадцатилетнее созревание своего романа, мы сразу же получаем такую характеристику жены его военного приятеля: «Мэри О'Хэйр – медицинская сестра; чудесное занятие для женщины». Мы видим женщин-репортеров, которые во время Второй мировой войны заняли места мужчин, ушедших на войну, и которых называли «прожженными девушками». Но похоже, что Воннегут – настоящий мизантроп; который не любит мужчин столь же сильно, сколь и женщин. По крайней мере, это следует из гнусности его мужских персонажей. [1]

Возможно, самый сильный довод в пользу женщин обнаруживается в романе «Синяя Борода». Из названия видно, что «Синяя Борода» (как и все остальные книги Воннегута) заглядывает за двери, скрывающие архив домашних мерзостей. В этом романе запретная комната Синей Бороды превращается в запертый картофельный амбар ветерана войны Рабо Карабекяна. Вместо убитых жён в амбаре находится огромная реалистичная картина, изображающая финал неистовой Второй мировой войны. Картина называется «Настала очередь женщин». Чтение «Синей Бороды» заставило меня слегка изменить мнение о Воннегуте в лучшую сторону, хотя его проза с неизбежной очевидностью является продуктом совершенно другого поколения. Этакий писатель в духе «папа шутит», часто употребляющий устаревшие словечки наподобие «дрыхнуть» и «старпёр». Писатель с такими афоризмами: «Мы живём на Земле, чтобы валять дурака, и никому не позволяйте втулять вам что-то другое». Писатель с шуточками типа: «Моя жена, само собой, самый старый человек, с которым я когда-либо спал». Мне нетрудно представить своего собственного отца, который острит ровно так же… Впрочем, я не уверена, что все эти соображения будут полезными для моего плана по улавливанию поклонников Воннегута.

И вообще сдаётся, что весь мир согласен с тем парнем у кафе в очках-консервах – «Бойня номер пять» повсеместно считается шедевром Воннегута. Кого бы я ни спрашивала, никто не может назвать какую-либо еще из его книг, даже «Завтрак для чемпионов», хотя в 1999 году по нему сняли художественный фильм с Брюсом Уиллисом! «Есть романы настолько мощные, – пишет Джеймс Паркер в The Atlantic, – и настолько совершенные в своей уникальной необычности, что возникает неожиданный побочный эффект: их автор как бы навсегда вышибается из игры – что бы он ни написал в дальнейшем, ничто не может сравниться с его шедевром». Паркер восторгается тем, что «Бойня» даже на момент ее пятидесятилетия в марте 2019 остаётся актуальной. Признаюсь, местами я тоже нахожу «Бойню номер пять» удивительно провидческой, хотя бы из-за ее цинизма и апокалиптических видений. Видений, вызванных, как и в наше время, атомным оружием и ископаемым топливом. Но даже при этом… Почему даже при этом книга так популярна именно среди мужчин в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти, судя по Тиндеру? Ведь есть много других контркультурных писателей, писателей-мачистов, писателей-пацифистов, писателей-юмористов и сатириков. Так почему – Воннегут?
 

* * *

«Так почему же Воннегут?»

Я нахожусь в Original Joe’s, где предложил встретиться Брэд, первый из тех, кого я выловила в Тиндере для исследования феномена Воннегута. Сначала мне не понравилось его предложение. Если вы не бывали в Джо, представьте сетевой ресторан, а дальше пусть ваше воображение оттолкнётся от его названия… Но, кажется, дела обстоят не так плохо. Оказывается, в Джо сегодня тако-вечеринка.

В профиле Брэда в Тиндере – романтические снимки и несколько профессиональных постановочных фото: в хоккейной форме с клюшкой на льду, на скалодроме с бугрящимися мышцами. Среди нескольких фраз Брэда, которые представляют человека в Тиндере, я нашла довольно жуткую: «Давай будем совершенными, вместе, навсегда». Она меня одновременно насторожила и наэлектризовала.

Брэд пожимает плечами.

– Я люблю научную фантастику, – тупо говорит он. – Ну, я же до медицинского факультета работал на НАСА.

Я роняю говяжий фарш себе на колени. Брэд не обращает внимания на мой вопрос о Воннегуте и продолжает говорить о своей работе. Внезапно он кладет вилку. Брэд уже рассказал мне о своём фетише – идеальной вилке, точнее, о вечных поисках вилки с зубьями идеальной формы. Итак, Брэд кладет вилку с несовершенными зубьями, вытирает салфеткой розовые губы, собранные в гармошку, и достает бумажник. Признаюсь, я ошарашена таким стремительным поворотом событий. Он достает пятидолларовую купюру, с хрустом распрямляет её и кладет на стол. Я насилу сдерживаюсь, чтобы не сказать ему, что пять долларов – это точно меньше, чем будет в счёте, который нам еще не принесли (я еще не доела свой тако). Но нет, дело не в этом.

– Раньше я был инженером, – говорит Брэд, коснувшись верхней части купюры.

Салат свисает из моего рта.

– Я участвовал в проектировании Canadarm.

Я, естественно, никогда не слышала о Canadarm. Проходит минута, прежде чем я понимаю, что этот Canadarm изображен на наших деньгах. Когда я позднее хвалюсь этим фактом перед своим другом Элиотом, он усмехается. «И сколько же лет этому парню, семьдесят?»

– То есть ты и врач, и инженер? – спрашиваю я, жуя салат.

– Ага, – он складывает бумажник.

Я глотаю вино, а Брэд пытается поймать мой взгляд над колеблющимся оранжевым светом ненастоящей чайной свечи.

– У нас не так много времени, чтобы тратить его зря, – объявляет Брэд, – так что давай не будем ходить вокруг да около.

У Брэда ослепительные зубы, похожие на искусственные. На нем пиджак. У меня фиолетовая помада и топ с бретелькой через шею.

Мои губы изгибаются в развязной улыбке:

– Это забавная фраза, если подумать. [2] Один друг недавно рассказал мне историю, как он помогал проводить государственный тренинг и случайно сказал: «поставьте бочку раком». [3] Теперь он боится, что его уволят!

– У меня пять вопросов, – говорит Брэд.

– О! – я решаю, что Брэд предлагает какую-то игру или что нам предстоит хорошо провести время.

– Первый: ты уже была замужем? Второй: у тебя есть дети? Третий: тебя когда-либо арестовывали или осуждали за преступление? Четвертый: есть ли у тебя какие-нибудь зависимости? – он грозит мне пальцем. – Это включает и курение. И пятый, – заканчивает он, – не хочешь ли ты что-нибудь мне сказать прежде, чем мы двинемся дальше?

Я настолько ошарашена, что и в самом деле отвечаю на этот винтовочный огонь. Брэд дует на дуло, убирает пистолет в кобуру и сообщает, что я прошла проверку. Я не успеваю поразмыслить вот над чем: уравнивание беременности и преступления – отталкивающая или привлекательная идея?

– Теперь, – говорит он, – я уверен, что ты хочешь узнать то же самое обо мне.

– Нет, уверяю тебя, нет. Я только хотела узнать, почему тебе нравится Курт Воннегу…

И снова этот грозящий мне палец.

– Я буду играть честно, – он вперивает в меня немигающий взгляд и выпаливает без запинки ответы на все пять вопросов. – И номер пять, – говорит он, переводя дух и смаргивая, – я уже рассказал тебе о моём фетише – идеальной вилке.

«Пять, пять, – думаю я, – ну это же как в “Бойне номер пять”?»

– Ты и вправду не куришь? – спрашивает он, когда мы выходим на улицу и расходимся.

Брэд так ничего мне и не сказал насчет Воннегута, поэтому я вольна гадать на своё усмотрение, почему он ему нравится. Может, думаю я с самодовольным восторгом, ему нравится, что женщины в «Бойне» изображены просто как собственность. Может, он ржёт над единственной женщиной, которая упоминается в дрезденской части книги: на фотографии она пытается заниматься любовью с шотландским пони – кусочек замшелой порнографии в кармане у солдата-мазохиста Роланда Вири. А может, оттого, что он имеет отношение к НАСА и производству роботов и поэтому просто восхищается элементами научной фантастики – воннегутовскими тральфамадорцами и их четырехмерной концепцией времени, согласно которой всё, что когда-либо происходило и когда-либо произойдет, совершается одновременно, и где неприятные состояния, например, смерть, являются лишь отдельными жизненными моментами из множества других, которые можно посещать по своей воле. Но даже тральфамадорцы оказываются похотливыми любителями порнографии: они держат голого Билли Пилигрима и голую Монтану Уайлдбек в своем зоопарке на планете Тральфамадор, чтобы тральфамадорцы могли понаблюдать, как спариваются люди…

«Пока что, Курт, дела твои идут не слишком-то хорошо» – думаю я, стреляя сигарету у тинэйджерки на автобусной остановке. Я наклоняюсь к огоньку зажигалки в её руке, прикрытому ладонью от ветра. «С таким же успехом это мог быть и Буковски, и Паланик» – бормочу я.

Мы стоим под общим облаком дыма, и девица сочувственно кивает.

Примечания переводчика
 
Все прямые и косвенные цитаты из романов Воннегута даны по переводам Риты Райт-Ковалевой . Цитаты из «Синей Бороды» – по переводу Дубинской и Зверева.

Интересно, что эссе Микки Якобсен на Литхабе начинается как-то непонятно, с какой-то полуреплики разговора двух подружек. Ответ обнаруживается на странице журнала The Missouri Review, в котором эссе было впервые опубликовано. На этой странице дан не полный текст эссе, только его начальный фрагмент, который начинается с нескольких строк, отсутствующих в статье на Литхабе (до слов «Да, – взвизгнула я» в переводе), но и этот фрагмент, как я думаю, не имеет истинного начала: в нём указано размещение строк на страницах журнала и странно было бы считать, что первые три строки эссе расположены в самом низу страницы 140 – так журналы статьи не завёрстывают. К тому же этот фрагмент начинается предуведомлением “In lieu of an abstract, here is a brief excerpt of the content”, что и может означать фрагмент из любого места. Получается загадочная история: почему нам не дают прочитать самое начало эссе? Что это за готические штучки? Почему Литхаб вообще пошел на такую ампутацию? Но спасибо странице «Миссури Ревю» и на этом, т.к. три строки, добавленные в начало перевода, в общем-то убирают полнейшее недоумение, возникающее на Литхабе. Можно вполне даже считать (за неимением другого выхода), что именно такое начало и задумал автор. Хотя особо пытливые поклонники творчества Микки Якобсен – на самом деле начинающей писательницы с тремя опубликованными рассказами (см. её библиографию) – могут купить доступ к эссе за 14 долл., а ко всему журналу – за 49 долл./мес. Есть еще один способ: поступить в Университет Миссури и получить студенческий доступ к материалам этого университетского сайта. И есть еще собственно сайт журнала The Missouri Review. Вот ссылка на тот номер. Журнал тоже платный. В общем, не нашел я полного текста эссе в свободном доступе.

[1] Не думаю, что Воннегут описывает женщин как-то пренебрежительно. Думаю, он описывает их так, как ему надо, как умеет, как требует сюжет, но без пренебрежения. Во всяком случае, все упоминаемые Якобсен женские персонажи кажутся вполне жизненными, и непонятно, чем недовольна Микка. Похоже, что она прочитала Воннегута очень быстро и… невнимательно. Вот, например, Валенсия из «Бойни номер пять». Из романа следует, что она мчалась в госпиталь, куда Билли попал после авиакатастрофы, потому что страстно любила мужа (тут не обязательно знать, почему любила – корыстно или бескорыстно). По дороге она резко тормознула, пропустив нужный поворот, и ей въехала в зад другая машина. Выхлопная труба отвалилась. Валенсия в истерике поехала на неисправной машине дальше, наглоталась выхлопного газа и по приезде в госпиталь скончалась от отравления – а не от «неправильного вождения», как пишет Микки (“She dies of overexcitement and poor driving.»)! И что здесь мизогонического?

[2] В оригинале идиома beat around the bush – она может означать «ходить вокруг да около», «говорить уклончиво», но также и «притворяться трезвым, когда выпил».

[3] В оригинале выражение bent over a barrel (наклониться над бочкой), которое можно понять и как «поставить бочку раком».

Микка Якобсен (Mikka Jacobsen)

Микка Якобсен – начинающий писатель; имеет диплом по английской литературе; работает ассистентом профессора в Университете Калгари (Канада). Ее эссе публикуют многие канадские газеты. Эссе про Курта Воннегута – ее дебют на lithub. Впервые это эссе опубликовано в The Missouri Review.

Перевел: apcholkin

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ